Тяжёлград (СИ)

  В комнате, завешанной черным сатином с пола по потолок, горели яркие свечи, пахло сандалом и старыми духами. Посреди зала, в меловом круге, стоял угрюмый некрасивый человек с редкими волосами, зализанными на лоб, в черном самодельном одеянии монашеского покроя.

  - Он добыл золото - шепнул на ухо мой проводник.

  Золото, то ли действительно добытое алхимией, то ли купленный в ювелирной мастерской золотосодержащий порошок, он держал в атласном мешочке и показывал его содержимое всем по очереди. Желтый порошок и вправду напоминал золото. Я выскочил оттуда с головной болью и недоумением. Если на самом деле это золото, то почему так мало? И зачем делиться рецептом?

  Наверное, это модная игра - выдумывать тайные общества, увлекаться алхимией, Каббалой, черной магией, дурачить друг друга. Бодай-Холера неожиданно растворился, успев сунуть мне в карман дохлого галчонка.

  Переходил, словно спящий, из одной комнаты в другую, где встречались совершенно неизвестные люди, это продолжалось до тех пор, пока не уперся в винтовую лестницу. Рассветало. Инстинктивно сунул руки в карманы - но галчонка не было. Вместо него лежали две керамические формочки, наполненные чем-то вязким, липким, пахучим. Это оказалось миндальное тесто, а формочки по очертаниям напоминали двух разнополых пупсиков, мальчика и девочку. Вернувшись, я поставил формочки в печь, тщательно следя, пока они испекутся. Вынутые из формочек, пупсики напомнили хорошие игрушки из детского магазина в Петербурге - пухлые щёки, круглые ротики, толстые ручки и ножки, животики.

  - Какие очаровательные двойняшки! - воскликнула домовладелица Соломия Францевна, завернув на миндальный аромат.

  - Угощайтесь, пани! Мне вредно сладкое.

  - Но их жалко есть! Они отлично украсят праздничную ель, а пока положу в деревянную шкатулку, подальше от солнечного света.

  Пани вынула из комода шкатулку, нелакированную, украшенную лишь простой резьбой, и положила туда миндального карапузика. Я смутно вспомнил, что уже видел такую же кипарисовую шкатулку, но где? Ах, да, - прежде чем появилось тесто, была птица, ее пепел и кровь, превращенные в порошок. То ли читал об этом, то ли видел. Девочку сгрыз, а мальчик остался лежать у Соломии Францевны в кипарисовой шкатулке, ждать ёлки.

  6. Убийство антиквара в Моршине.

  Всего-навсего ошибся дверью, зайдя впотьмах вместо своего 6 номера в 5. Газовый рожок слабо освещал коридор, и близорукий постоялец спросонья мог не различить цифры. Включив свет, понял, что попал не туда - вместо кровати широкая софа, и она прибрана, а его кровать в беспорядке разобрана, одеяло сползло. На тонком армянском ковре с ромбами и крестами по краям, лежало тело грузного, одетого в халат и сорочку, мужчины лет 45-50, лысоватого, рыхловатого, и это тело не дышало, не храпело, не дергалось.

  Он мертв - испуганная мысль, что меня могут привлечь в свидетели, а то и в обвиняемые, переполошила, заставила выскочить из чужой комнаты в тот же миг. Странная деталь бросилась в глаза - на оконном карнизе висел очень толстый, похожий на кожаный ремень, шнур, он был отдернут, словно им пытались раскрыть или закрыть тяжелые бархатные шторы, но не справились и оставили. Еще смущала левая рука покойного - она застыла полусогнутой, казалось, что в последние мгновения жизни несчастный обо что-то ее уколол или обжег, инстинктивно сжав от боли, и не успел распрямить. Смерть запечатала на лице его если не муку, то явно что-то болезненное, внезапное, испугавшее. На правой руке, тоже неестественно раскинутой, блестел массивный перстень, узор которого рассмотреть не решился, но, кажется, это была печатка с двумя колоннами и надписью в середине. Разглядывать было некогда, я потушил свет, закрыл номер и вернулся к себе, и проспал до раннего утра. Меня разбудил дикий вопль горничной, нашедшей труп.

   Ну вот, теперь начнется суета - позовут хозяина, хозяин вызовет полицию, доктора, приедут забирать тело, еще, наверное, пронюхают журналисты и будут спрашивать всех проходящих, не скажут ли они пару слов для уголовной хроники.

  Стоило только подумать о том - как в гостиницу прибежал сотрудник "Курьера львовского", Тадеуш Крезицкий или Ташко, как его фамильярно прозвали многочисленные знакомые.