Тяжёлград (СИ)

  Услышав это, монах затрясся, завыл, заскулил и рухнул наземь.

  - Прекратите эту дешевую комедию! - приказал я. - Лучше честно признайтесь.

  Вплоть до следующего утра, продолжалась эта запутанная исповедь, и, чем больше Альхецкий говорил, тем яснее мне становились все непонятные детали полузабытых преступлений. Продолжение истории слушал уже весь хыровский полицейский участок, куда я притащил монаха. Самый последний эпизод этого дела связан был с загадочной смертью Теодора Чаромарницкого. К ней тоже был причастен Альхецкий. Нет, лично он не убивал. Это сделала маленькая помощница Зиновия - обыкновенная гадюка.

  - Я умею приручать змей с детства. Дома у меня жил уж, каждый день после полудня приползавший за молоком. А в иезуитском коллегиуме ребята показали мне, как правильно брать гадюку. Мы же в лесах выросли, со зверьем дружим. Смотрите.

  Монах достал шнурок, сложил его вчетверо, один конец завязал, изображая змеиную голову с двумя ямками вместо "щёчек", и захватил пальцами там, где у змеи должна быть челюсть.

  - Видите? Она не укусит. Хватаю и кладу в банку. Именно так я подкинул настоятелю обители студитов гадюку в постель.

   Все переглянулись.

  - Зачем на себя наговаривать? Все знают: Теодор Чаромарницкий умер от сердечного приступа, уже не первого - пытались остановить его. - Он был давно болен.

  Но Зиновий настаивал, что это тоже он.

  - Было все так. Вступив по совету митрополита в орден студитов, я искал в нем покоя. Мне казалось, будто после этого российская разведка забудет про ничего не ведающего монаха. Но там я продержался очень недолго. Меня извел Чаромарницкий.

  - Но вы же были однокашники, друзья!

  - Раньше дружили, теперь -нет. Чаромарницкий везде видел одну политику. Мы постоянно ссорились. С превеликим трудом добился перевода на отдельное житие в Хыров. Но и в Хырове, в уединении, до меня дошла весть, будто Чаромарницкий собирается поговорить с митрополитом обо мне. Он давно точил на меня зуб и копил подозрения.

  - И вы перепугались?

  - Еще бы! Он наверняка обо всем догадывался. Как только граф Шептицкий вернулся из ссылки, в тот же день к нему пришел с докладом Чаромарницкий. Сначала, думаю, он расскажет об ущербе, нанесенном Скнилову, а потом непременно намекнет на мое предательство. Кому, кроме него это делать? Чаромарницкий тоже ведь в юности подозревался в связях с московофилами. Чтобы о нем ничего не подумали. Теодор искал подходящую жертву - российского шпиона. Еще выступил бы на суде обличителем! Он даже речь подходящую заготовил!

  Зиновий вытащил из-под складок своего широкого одеяния мятый желтый листок, замаранный чернильными пятнами. С трудом различая между этих пятен смутные, недописанные обрывки фраз, он прочел:

  - В церкви орудует дьявол, своими когтями рвущий душу народа..... Это обо мне Чаромарницкий собирался сказать!

  - Где вы взяли этот листок?

  - Нашел у Чаромарницкого на полу - сказал Зиновий.

  Оставалось подтвердить, что накануне смерти Чаромарницкого обезумевший Зиновий наведывался в Скнилов. Это оказалось нетрудно. Студита узнали крестьяне, по чьим полям Альхецкий шел в предместье.

  25. Моя вредная панна.

  Завернул к уродливому особняку семейства Айзикович. Когда-то красавица ставила на подоконник черную свечу в подставке из опрокинутого навзничь собачьего черепа. Это был знак, что я могу к ней прийти поздно вечером, потому что щепетильная мама Марии-Владиславы рано ляжет спать и не услышит моих шагов.

  - Счастливые были времена! - прошептал я, приближаясь к кованой ограде. С нее свешивался обмороженный плющ. Служанка Айзиковичей, толстая губастая девка, сидела у пустого вазона и переругивалась на идише с горничной соседей. Вдруг она повернула голову, узнала меня и поздоровалась. Я кивнул, удивившись, что служанка меня еще помнит.

  - Вас сюда прислал ангел! - закричала она, - проходите скорее! С панной беда. Вот уже месяц, как она заперлась, лежит, плачет, никого не слушает. А завтра обещают погромы, ей нельзя оставаться в городе. Ничего на нее не действует! Никого она не слушает! Ни друзья, ни доктора, ни даже мать не решаются зайти к ней! В меня венским стулом запустила!

  Я осторожно зашел во двор. Стоит ли переступать порог своего прошлого? И как может повлиять на Марию-Владиславу ее бывший любовник, которого она чуть не убила?! Но что-то меня заставило войти в дом. Служанка закрыла за мной дверь, щелкнув не только английским замком, но и тяжеленным амбарным засовом.

  - Основательно подготовились к грабежам - заметил я. - Но это бесполезно. Обиженные молодцы из предместий вряд ли будут ломиться в двери. Они пойдут черным ходом. А еще - через чердак.

  В комнате, где забаррикадировалась ломберным столиком моя любимая, стоял полнейший мрак. Плотные шторы закрывали немытые окна. На персидском ковре валялись мокрые платки. Гардероб был распахнут, и оттуда торчали рукава темных платьев. На оттоманке лежала, завернувшись в войлочное одеяло, худая девушка с бескровным лицом и закрытыми глазами. Если раньше она мне казалась взрослой, то сейчас бедняжке было можно дать не больше 16 лет.