Тиберий: третий Цезарь, второй Август…

Так чем же так недовольны поклонники покойного Германика, ныне сплачивающиеся вокруг его вдовы и желающие властвования в державе ее потомства? Получается, только тем, что правитель империи — он, Тиберий Клавдий Нерон, в звании принцепса Тиберий Цезарь Август. Тиберий немало сил положил, чтобы удовлетворить чаянья сената о правлении, сохраняющем лучшие стороны принципата Августа. Он шел даже дальше предшественника. И вот благодарность! Император потерял единственного сына, а эти люди счастливы, ибо таким образом открывается дорога к власти потомству Германика и Агриппины! Мог ли Тиберий теперь сохранить прежнюю политику в отношении сената? Разумеется, нет. То, что изменения в политике Тиберия после 23 г. были вызваны именно деятельностью сенатской оппозиции, очевидно.^{519}

Наиважнейшим должно признать полное отсутствие какого-либо позитива у этой самой оппозиции. Особо следует подчеркнуть, что нравственная атмосфера, царившая тогда в римских верхах, была крайне малопривлекательна. Тиберий, наблюдая ее и ощущая повседневно, неизбежно должен был проникнуться к сенаторам весьма недобрыми чувствами. Это засвидетельствовано в «Анналах» Тацита:

«А те времена были настолько порочны и так отравлены грязной лестью, что не только лица, облеченные властью, которым, чтобы сохранить свое положение, необходимо было угодничать, но и бывшие консулы, и большая часть выполнявших в прошлом преторские обязанности, и даже многие рядовые сенаторы наперебой выступали с нарушающими всякую меру постыдными предложениями. Передают, что Тиберий имел обыкновение всякий раз, когда покидал курию, произносить по-гречески следующие слова: «О люди, созданные для рабства!» Очевидно, даже ему, при всей его ненависти к гражданской свободе, внушало отвращение столь низменное раболепие».^{520}

Едва ли Тиберий пытал ненависть к гражданской свободе. Она для него была делом «давно минувших дней». Явлением, себя изжившим, бесславно канувшим в пучине гражданских войн. Упразднив народные собрания и передав их функции сенату, он убрал с римской политической арены последнюю ее тень. Но с сенатом он вполне искренне желал сотрудничать, о чем говорит вся его политика первых девяти лет правления. Но дикое сочетание явного раболепия и скрытой оппозиционности неизбежно должно было убедить его в бесплодности продолжения такого курса. Смерть Друза и реакция на нее Агриппины и ее сторонников в сенате стали рубежным событием правления Тиберия. И не по его вине.

Год выдался для Тиберия тяжелейший. Помимо сына он потерял и внука: вслед за Друзом скончался один из его сыновей, четырехлетний Германик. Маленький Тиберий Гемелл оставался теперь прямым потомком принцепса. Тяжкой потерей стала для Тиберия и смерть его друга Луцилия Ланга. Это был «давний товарищ всех его печалей и радостей, единственный из сенаторов, разделявший с ним его уединение на Родосе».^{521} Сенаторы постарались максимально почтить память друга принцепса. Хотя Луцилий Ланг был выходцем из новой знати, его погребли по высшему разряду за государственный счет, а его статую установили на форуме Августа.

Едва ли и здесь Тиберий увидел искреннее сочувствие. Притворные соболезнования ему уже надоели, и временами он реагировал на них даже язвительно. Посланцы Иллиона, римской колонии на месте древней Трои, последними выразили ему соболезнования в связи с потерей сына-наследника. Тиберий с горькой усмешкой ответил им, что также соболезнует иллионцам: «ведь они лишились своего лучшего согражданина Гектора».^{522}

Тяжесть потерь — единственный сын, внук, лучший друг — Тиберий старался заглушить неустанными занятиями государственными делами. Это было продолжение лучших сторон минувших лет. Вскоре, однако, наступили и худшие времена. Тиберий не питал иллюзий относительно восприятия людьми правления как такового. Он прямо говорил, что никто добровольно не желает, чтобы им управляли, а люди воспринимают управление как нежелательную необходимость. Они всегда с удовольствием уклоняются от повиновения и рады идти против правителей. Со своей стороны он полагал, что сделал все, чтобы правление шло наилучшим образом, но, поскольку против него люди все равно идут, что соответствует их природе, то правитель не может пренебречь имеющимися у него средствами защиты. Наилучшее средство — закон об оскорблении величия. До смерти Друза он не просто редко применялся. Тиберий не выступал инициатором его применения и даже неоднократно либо пресекал обвинения такого рода, либо смягчал приговоры. С 24 г. все пошло иначе. Теперь уже сам принцепс выступает с инициативами преследования тех, кто виновен или может быть виновен в этом тягчайшем с точки зрения римского законодательства преступлении.^{523}