Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

Объяснение Ю. М. Шокальского с В. А. Стекловым произошло на следующий день и было довольно бурным. В. А. Стеклов сразу же заявил, что «разговаривать не о чем», – письмо в Москву уже отправлено, отметив при этом, что «оно основано на мнении Академии материальной культуры, Оргбюро, представителя секции человека и С. Ф. Ольденбурга». Это заявление глубоко возмутило Ю. М. Шокальского, ибо, как он позднее напишет в «Докладе Совету РГО», «в настоящее время подобные отношения между научными учреждениями и людьми могут действительно привести к серьезному ущербу для науки». 6 февраля 1923 г. Ю. М. Шокальский обратился к Н. П. Горбунову с просьбой поддержать своим авторитетом Тибетскую экспедицию, обещающую «богатые научные плоды». А еще через три дня заявил протест по поводу «неправильности обсуждения вопроса об экспедиции Козлова» на очередном заседании Оргбюро. Однако переубедить своих упрямых оппонентов Ю. М. Шокальскому не удалось. Особенно резко критиковал Козлова за то, что он не сообщил о своих планах ни Комиссии по экспедициям АН, ни секции человека Оргбюро, представитель последней С. И. Руденко. С мнением С. И. Руденко солидаризировались и другие члены секции: С. Ф. Ольденбург, В. П. Семенов-Тян-Шанский, Л. Я. Штернберг, В. Г. Богораз-Тан.

Возникшие разногласия между двумя группами влиятельных ученых – Козлов и руководители РГО (Ю. М. Шокальский, В. Л. Комаров) с одной стороны и руководство РАН (В. А. Стеклов, С. Ф. Ольденбург) с другой – имели под собой причины принципиального характера. Во-первых, утвержденная Госпланом смета Тибетской экспедиции РГО более чем в десять раз превышала стоимость академических экспедиционных исследований, запланированных на 1923 г., что могло привести к ущемлению интересов РАН. Во-вторых, экспедиция Козлова организовывалась хотя и по апробированному, но устаревшему образцу маршрутных рекогносцировок в духе Н. М. Пржевальского. Академические же экспедиции начала 20-х гг. стали приобретать характер планомерного специализированного изучения регионов. Это касалось и Монголии, куда летом 1922 г. была направлена Монгольско-Урянхайская экспедиция Геологического и минералогического музея РАН под руководством И. П. Рачковского.

Однако у экспедиции Козлова имелся большой «плюс» – с самого начала она задумывалась как правительственная, т. е. такая, которая должна была в той или иной степени способствовать реализации политических устремлений советского правительства. Об этой ее политической подоплеке недвусмысленно говорилось в официальной рецензии на книгу Козлова «Тибет и Далай-лама», опубликованной в журнале «Новый Восток»: русская научная экспедиция в Тибет призвана «подготовить почву» для отправки затем в эту страну торговой миссии. «Так, путем научного исследования и коммерческих связей окрепнут и политические взаимоотношения». Поэтому 9 февраля 1923 г., несмотря на противодействие мощного академического тандема Стеклов – Ольденбург, «малый» Совнарком принял на своем заседании решение об отпуске необходимых средств на организацию Тибетской экспедиции Козлова из фондов золотой секции Наркомфина. И, наконец, 27 февраля уже «большой» СНК постановил:

Признать своевременной и целесообразной экспедицию РГО в Монголию и Тибет под руководством путешественника П. К. Козлова сроком на 3 года.

Принять расходы экспедиции на средства правительства.

Этот акт поставил точку в недолгом споре Стеклова с Шокальским и Козловым и несколько притушил разногласия между РАН и РГО. В начале марта П. К. сообщил жене из Москвы: «Сегодня на ходу в Акцентре я встретился со Стекловым и поздоровался как ни в чем не бывало. Стеклов был так мил, так искренне любезен со мною, как никогда!»

На том же заседании СНК также дает поручение НКИД: «рассмотреть совместно с П. К. Козловым вопрос о подарках Далай-ламе и его свите», для чего начальнику экспедиции отпускают из казны дополнительно 4 тысячи золотых рублей.

Снаряжение экспедиции заняло чуть более трех месяцев. 1 июня 1923 г. Козлов выступает на Совете РГО с большим докладом, в котором уточняет маршрут, цели и задачи экспедиции, штат сотрудников. Маршрут намечался следующий: Урга, Хара-Хото, Гань-чжоу, Наньшань, Цайдам, затем подъем на Тибетское плато и движение в глубь горной страны к реке Мур-усу и оттуда к Лхасе. Предполагалось, что отряд будет состоять из 21 человека – начальник (П. К. Козлов), три старших помощника (ботаник Н. В. Павлов, географ С. А. Глаголев и геолог по рекомендации В. А. Обручева), четыре младших (орнитолог Е. В. Козлова – жена П. К., врач-энтомолог Е. П. Горбунова – сестра Н. П. Горбунова, ботаник-коллектор А. Д. Симуков и геолог Б. М. Овчинников), три препаратора (П. С. Савельев, В. А. Гусев, В. М. Канаев), шесть человек конвойных (П. М. Саранцев, К. К. Даниленко, Н. Н. Барсов, В. М. Худяков, Н. Ю. Касимов, С. А. Кондратьев), переводчик (Б. Мухрайн), два заведующих караваном (А. Мадаев и А. У. Бохин), кинооператор (М. В. Налетный)[360].