Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

Теперь оставалась очередь за мной, или за главным караваном, которому предстояло прежде всего опять окунуться в дикую песчаную пустыню, окаймляющую подножье Восточного Нань-шаня и его культурную полосу с китайским земледельческим населением с севера. На всем или почти на всем протяжении пустыни караван должен был следовать в юго-западном направлении, придерживаясь моего прежнего монголо-камского пути до Чагрынской степи. Отсюда через город Пинь-фань, поперек Нань-шаня в долину реки Синин-хэ; затем вверх по этой последней до города Синина и далее перевалом Шара-хотул в бассейн Куку-нора.

Куку-нор и Амдо 1908–1909 гг.

Глава девятая. Поперек восточного Нань-шаня, провинция Ганьсу

Мысли перед выступлением в дальнейший путь. – Лама Иши. – Дождь задержал караван до шестого июля. – Опять песчаная пустыня. – Урочище Ширигин-долон и пески Тэнгэри. – Южная граница Алаша. – Культурный характер местности. – Попутные китайские города и селения; граничащие с ними горы и долины. – Вид на Нань-шань. – Город Сун-шан-чен.

Уже за несколько дней до оставления Дын-юань-ина я мечтал о Куку-норе, восточном Нань-шане и Тэтунге. Куку-нор манил своим «сердцем» – островом, Нань-шань – богатством флоры и фауны, грозный Тэтунг – громадами скал и силою бурливого течения. Со времени первого путешествия Тэтунг очаровал меня своею дикой красотой, зажег сознательную страсть к путешествию и сблизил навсегда с Пржевальским. Воспоминание о Тэтунге воскрешает Пржевальского.

Едва мы проводили своих товарищей Чернова и Напалкова, как уже и нам подали свежих, откормленных верблюдов, которые в числе тридцати были заусловлены доставить главный караван на Куку-нор и обратно в Синин.

В роли старшего ответственного подводчика верблюдов явился все тот же прекрасный монгол-алашанец, который успешно доставил экспедиционный транспорт из Урги в Дын-юань-ин в самом начале путешествия. Теперь проводить нас на юг и познакомиться с нами прибыл и сам владелец этих верблюдов, первый богач в княжестве Алаша – лама Иши, район кочевок которого находится по соседству с монастырем Шарцзан-сумэ, то есть верстах в 230 к северо-западу от Дын-юань-ина.

Высоким ростом, атлетическим сложением, богатством своих одежд лама Иши производил должное впечатление на окружающих. Мне лично лама Иши очень понравился своим уменьем держать себя, а главное – спокойствием, положительностью и строгим выполнением данного слова. На прощанье местный крез, любимец алаша-цин-вана, взял с меня обещание на обратном пути остановиться на денек-другой в его владениях. «Надеюсь, – говорил лама Иши, – мои же верблюды свезут вас и к вашим родным пределам!».

К нашему общему огорчению, дождь не переставал лить в течение трех суток и задержал нас до шестого июля. В отдалении то и дело слышались громовые раскаты; воздух наполнился сыростью, температура понизилась до +15°С. Густые, серые, иногда свинцовой окраски облака окутывали горы и отчасти даже прилегающую равнину. Пятого июля к двум часам дня смиренно бежавшие в широких каменистых руслах ручейки превратились в грозные потоки, катившие высокие желтые мутные волны. Мосты не могли устоять против стихии и рухнули в воду, куда то и дело с шумом обрывались подмытые части крутых берегов. В своем разрушительном беге вода не щадила ничего на пути и уносила немало мелких животных, случайно ставших ее жертвами. Вблизи грандиозного зрелища собирались толпы китайцев и монголов, часами следившие за развитием бури. Под влиянием беспрерывных дождей и сырости Дын-юань-ин принял самый жалкий, опустошенный вид: по улицам стояла невылазная грязь, глиняные ограды и даже стены жилых помещений разваливались и, таким образом, открывали интимную сторону жизни туземцев.

Наконец в воскресенье шестого июля мы завьючили караван и, покинув город с его шумом и сутолокой, сразу окунулись в глубокую тишину пустыни. Первый небольшой переход до ключа Байшинтэ[147] экспедицию провожали русские отшельники в Южной Монголии – Ц. Г. Бадмажапов и его помощник Симухин, распрощавшиеся с нами надолго и пожелавшие в дорогу благополучия и успеха.

Приятный родник был окаймлен изумрудною зеленью, среди которой выделялись: Melilotus suaveolens, Convolvulus sagittatus, Statice aurea, Peganum harmala, Inula britannica, Lagochilus diacanthopyllus, Sorbaria sorbifolia, Chenopodium, Astragalus и Rheum.