Тибет и далай-лама. Мертвый город Хара-Хото

Обмытый воздух сделался необычайно прозрачным и давал возможность, с одной стороны, любоваться яркой зеленью гор Ала-шаня, с другой – следить за широко расстилавшейся к западу песчаной равниной, скрывавшейся за горизонт. Маршрут экспедиции пересекал пустынный залив в юго-западном направлении, отрезая восточные мысы песков, простиравшихся к волнистым высотам левого прибрежья Желтой реки.

Первое время, следуя по окрайним холмам подножья соседней Дынь-юань-ину части хребта Ала-шаня, мы вскоре оставили колесную дорогу и вступили на караванный путь к Синину, где, проходя вдоль русла речки Ихэ-гол[148], с интересом наблюдали осыпи и обвалы – следы недавнего пребывания высокой воды. Наш караван состоял исключительно из верблюдов[149] (если не считать четырех верховых лошадей, на которых ехали члены экспедиции и препараторы), довольно успешно шагавших по раскаленной дневной жарой песчаной поверхности, которая в последнее ненастье порядочно зазеленела. У ног шныряли песчанки, ящерицы, ползали жуки, летали мухи, наполнявшие воздух обычным жужжанием; реже порхали бабочки.

Среди птиц ощущалась большая бедность: по мелким лужам дождевых вод держались одиночные турпаны, ходулочники, кряквы; по морскому песку перебегали серые кулички (Rhyacophilus glareola [Tringa glareola]) и зуйки (Cirrepidesmus alexandrinus [Charadrius alexandrinus]); там, где встречалась хоть какая-нибудь зелень, можно было наблюдать хохлатых и рогатых жаворонков (Galerida et Otocorys [Eremophila]), а однажды показались и журавли-красовки (Anthropoides virgo), кормившиеся ящерицами.

Из хищников нам удалось подметить лишь орла, неподвижно сидевшего на возвышении берега над узкой полосой воды, и быстрокрылого сокола, мчавшегося за не менее быстрокрылым больдуруком. Еще более, нежели птицами, бедна пустыня млекопитающими, дававшими о себе знать в виде призраков или силуэтов антилоп (Gazella subgutturosa), появлявшихся на гребнях горных грив или песчаных увалов. Кое-где общая монотонность нарушалась присутствием жилищ человека: на востоке, ближе к горам, жались редкие китайские фанзы, а на западе виднелись войлочные юрты монголов; кругом неизменно паслись жалкие стада баранов, верблюдов, а иногда и стада рогатого скота.

Томительно однообразно и тяжело передвижение в пустыне летом. Еще ночью чувствуешь себя удовлетворительно, но чуть блеснут лучи солнца, как начинается настоящий жар, притупляющий всякую энергию. Даже прославленные «корабли пустыни» и те тяжело бредут в жаркое время. Чаще и чаще посматриваешь на часы, напряженнее вглядываешься в даль, ищешь крохотного зеленого клочка, долженствующего приютить караван у колодца. Расстояния в пустыне очень обманчивы: со стоянки при урочище Байшинтэ мы ясно различали общие контуры придорожного обо Бомбото и недалекой казалась возвышенность Шангын-далай; но увалы сменялись увалами, открывались все новые пространства пустынной местности, испещренной выходами конгломератов и бурого песчаника, а намеченные пункты не приближались; только переночевав в урочище Тарбагай[150] и сделав еще трудный переход в сорок две версты, мы наконец достигли горки Шангын-далай, где оказался хороший колодец. В окрестности колодца, там и сям, можно видеть: Phragmites communis, Caragana Korshinskii, Stellaria gypsophiloides, Myricaria germanica и немногие другие растения.

В первой половине песков нас сопровождало знойное солнце, давшее почувствовать всю «прелесть» пустыни. Песок накалялся до +70°С, и через тонкую подошву сапог прожигал ноги; бедные собаки страдали пуще нас, несмотря на большую заботливость и предусмотрительность фельдфебеля Иванова, который через каждые полчаса отвязывал от вьюка корытце и бережно наливал Сигналу[151] воду. Собаки отлично знали это и к известному времени без зова подбегали к передовому эшелону, вопросительно глядя на Иванова. Между тем песчаные барханы громоздятся один на другой все выше. Верблюды натягивают бурундуки – поводья, тяжело дышат; вереница этих гигантов то поднимется на вершину бархана, то спустится к его основанию. По песчаной поверхности мягко ступает широкая лапа верблюда; ее своеобразный шорох едва слышен, будучи заглушаем тяжелым, учащенным дыханием животных.

Поднимешься на высокий бархан, и опять прежняя картина – всюду песок, песок и песок. Во рту давно пересохло: сухость пустынного воздуха крайняя.

Девятого июля, в мрачное томное утро, мы выступили особенно рано. Венера поднялась высоко, в теплом воздухе кружились тысячи насекомых, мелькали летучие мыши. Нам предстояло пересечь горы Дэрэстэнхотул, входящие, вероятно, в состав массива Лоцзы-шань, что по-китайски значит «Гора-мул». Подъем на перевал растянут на шесть верст. С вершины в юго-западном направлении, нам открылась долина, подернутая пыльной вуалью. В отдалении виднелись белые постройки монастыря Цокто-курэ; сыпучие пески обступали его со всех сторон, и только благодаря дождливой погоде с запада и юга блестели полоски болотистых вод, окаймленных зеленой полукустарниковой пустынной растительностью.