Тибетское Евангелие

Купцы говорили мальчику моему: Будда здесь родился, может, здесь и остался жить его дух? Нет, отвечал им царь мой, Исса, нет и нет. Нет его тут. Я найду его высоко в горах Тибета. У синего Озера.

Как имя Озеру тому, спрашивали его купцы.

Купцы ли? Они только притворялись купцами — кто стал бы развязывать поклажу, притороченную к бокам вьючных лошадок, и разглядывать, что там: хорезмская бирюза или кабульские финики, скифские меха или сирийские кинжалы? Они давно уже перестали быть купцами — прибыв с караваном в Равалпинди, они распродали все товары, что уцелели после нападенья разбойников близ Кандагара, и, зачарованные речами и нежным светом, исходившим от высокого лба моего мальчика, от его ясных, широко расставленных глаз, — глаза его обнимали все, что было впереди, и все, что находилось сзади; все, что пребывало внизу, и все, что мерцало наверху, — опьяненные светом от чела и рук человека, еще не знавшего, кто он есть и кем будет, навек простились с торговой стезей и обратились просто в странников, каких много течет, медленно перебирая ногами, по длящимся, как витые шерстяные нити, нескончаемым дорогам Азии.

Как имя Озеру тому, вопрошали они Иссу осторожно, боясь, что на излишнее любопытство рассердится он.

А он поднимал плечи вверх, потом опускал вниз, поднимал лицо к солнцу и беззвучно смеялся.

И отступали купцы с расспросами.

А теперь они медленно, рассчитывая нетвердые шаги, брели по узкой, уже брюшка стрекозы, горной тропе. По каменной нити, соединяющей жизни и смерти.

Там, внизу, на дне пропасти, — скелеты упавших со скал путников, кости лошадей и яков, белые черепа собак и ирбисов. Надо сжать зубы и преодолеть подъем. Вот осыпался вниз камень; надо чуть подвинуть ногу к серой плоти скалы, чтобы не заскользила стопа по плоским, гладким как монеты камням, иначе они, весело шурша, увлекут и тебя за собой: и ты полетишь в невесомом танце, раскидывая руки и ноги, не веря, что через минуту умрешь.

— Эй! — тихо сказал Исса, он шел первым, и обернулся. — Эй, Юсуф! Стой!

Розовый Тюрбан, шедший вслед за Иссой, покачнулся и встал.

Встали и остальные путники.

Вслед за ними послушно встали низкорослые, широкозадые, с мохнатыми ногами, тибетские лошадки.

— Что? — так же тихо, чтобы от звука голоса не посыпались вниз камни, произнес Розовый Тюрбан. — Что ты увидел, друг?

— Я увидел ее, — сказал Исса, и голос его был полон солнечной радости.

Длинные Космы, шумно сопя, обливаясь потом, вгляделся вперед, куда безотрывно смотрел Исса. Фыркали лошади. Здесь, в горах, не было надоедливых мух и слепней, не дававших житья животным в долине.

— Что, что? — воскликнул Черная Борода, идущий в связке последним.

— Тише говори, Марк! — прошипел Длинные Космы, перегнув обвязанную холщовым платком голову через простреленное стрелой кочевника плечо. Кровь давно запеклась под повязкой, Исса повязку менял на привалах, но все равно рана загноилась, и в ней, когда Исса обнажал ее, копошились белые, как снег, черви. — Скала обвалится!

Розовый Тюрбан прищурился и поднес ладонь к глазам. Солнце било в глаза острыми копьями лучей.

— Кого ты видишь, Исса?

— Ее, — голос Иссы был весел и тверд. — Она идет. Она ведет нас. Зовет нас! Неужели вы не видите?

Я видел, я. Тонкая белая, будто сотканная из чистейшего метельного, снежного полотна, женская тень скользила, струилась водопадом по отвесной страшной скале. Парила над обрывом. Перелетала над пропастью.

Вздрогнул: родная! — понял: ангелица, — и спросил себя: чью душу хранит, мертвую или живую? — и видел, как лицо Иссы преисполняется счастьем. Мальчик глядел на Ту, что ведет мужчину к цели, чтобы не оступился он, не погиб, не разбился.

Ветер высушил его губы. Золотой шелк юной смешной бородки занавесил обгоревшие на солнце щеки. Черная, обветренная кожа и парчовое золото бороды. Мощная, слепящая синь глаз, два горных озера на живом лице, и тихая улыбка нежностью соперничает с женской, с детской.

Прекрасный мой мальчик все глядел вперед, и я видел то, что видел он.

Белая снежная тень взметнулась. Рванулся на ветру подол платья. По краю подола вспыхнули, заструились огни. Женщина, идущая впереди, подняла руку. Она махала путникам. Приглашала: сюда, сюда! За мной!

Исса опять оглянулся на купцов.

— Эй, неужели не видите ее?

— Я вижу! — медленно, раздельно сказал Розовый Тюрбан. — Вижу!

Солнце пекло, а они все дрожали от холода. Исса вчера рассказывал им, как тибетские монахи побеждают холод внутренним теплом тумо. Садятся, скрестив ноги, голые, лишь шкура чресла прикрывает, на снегу и на ветру, ночью, под звездами. Руки на колени кладут. И так сидят. Вызывают мыслью внутри себя огонь. Разжигают внутри, под ребрами, огромный костер. И греются в могучем пламени незримого костра.

Знают: пламя может вырваться наружу, когда злой час придет! Спасти. Или погубить. Третьего не дано.

— И я тоже вижу! — тихо молвил Длинные Космы. — Вижу!