Tiffani Rayz Svyatoy Greshniki 5

признался, как они мучили его по сей день. Она не имела ни малейшего понятия, что

сказать, чтобы утешить его, и не знала, могла ли она. Но сначала у нее был один

вопрос.

- Это все?

Он прищурился на нее.

- Рассказанного тебе недостаточно?

- Нет, про садизм достаточно. Я боялась, что есть нечто действительно серьезное.

- Твое определение серьезного отличатся от всего англоязычного мира.

Она пожала плечами.

138

Святой. Тиффани Райз

- Не знаю. Думала серьезное - серьезное. Думала, вы были преступником в бегах

или у вас терминальная стадия рака. Или хуже того, вы могли быть импотентом. То

есть реальным импотентом. А, похоже, у вас просто другое представление о

прелюдии.

- Мое определение прелюдии обычно расценивается как насилие.

- Очевидно, мы с вами читаем разные словари.

- Кажется, ты не понимаешь всей серьезности ситуации. Я садист. Я не могу

убежать от этого. Я как мой отец.

- Как сильно вы вредите людям во время игры? Они отправляются в больницу

после или что-то вроде того?

- Однажды, будучи подростком, я потерял контроль. Все было по обоюдному

согласию, но я пересек линию. С тех пор нет. В Риме у меня был наставник, который

меня обучил, как причинять немыслимую боль без причинения вреда. В худшем

случае у человека несколько недель будут сходить синяки. Синяки и рубцы.

Мазохисты, с которыми я играю, хорошо обучены, как и я. Они доверяют мне и

делают то, что я им велю. Они отдают свои жизни в мои руки, и я уважаю это доверие.

- Ваш отец вредил людям против их воли. А вы так не поступаете, верно?

- Никогда. Я причиняю боль только тем, кто ее хочет, кто насладится ею.

- Значит, вы противоположность вашему отцу. Верно?

- Все не так просто.

- Если вы тыкаете членом в женщину, которая его хочет - это секс. Если вы

тыкаете членом в женщину, которая того не хочет - это изнасилование. Акт тот же, но

это совершенно разные вещи, верно? Если вы только поэтому сдерживаетесь со мной,

то можете перестать прямо сейчас.

- Элеонор, во мне давным-давно что-то внутри сломалось. Или, возможно, я уже

был сломан. Но да, когда придет время нам заняться любовью, я должен буду

причинить тебе боль.

Руки Элеонор задрожали, когда слова «O Holy Night» на фортепиано, красные и зеленыезаймемся любовью» снова сорвались с

губ Сорена. Она перекатилась на стопы и отстранилась. Она встала перед ним.

- Элеонор?

Она стянула шорты и сняла футболку. Обнаженная и бесстыдная она стояла

перед ним в лунном свете.

- Тогда сделайте мне больно.

Глава 22

Элеонор

Сорен с благоговением в глазах смотрел на ее обнаженное тело. Тем не менее, он

не сделал ни единой попытки к ней прикоснуться. Она взяла его правую ладонь и

прижала к своему голому животу. Его рука переместилась на спину, и он притянул ее

к себе на колени.

Она оседлала его бедра, а его пальцы скользили по ее спине. Она откинула назад

голову, пока он целовал ее шею, горло. Его зубы нашли сухожилие в месте встречи

шеи и плеча. Он укусил резко, достаточно сильно, чтобы она ахнула, и он задрожал в

ее руках.

- Еще, - прошептала она.

Мир вокруг нее поблек. Плоть и огонь стали черно-белыми. Музыка бренчала

где-то на задворках разума. Без причины и по всем причинам ей хотелось смеяться.

139

Святой. Тиффани Райз

Сорен с легкостью поднял ее и отнес на кровать, бросив на простыни. Она

лежала неподвижно, пока он расстегивал рубашку. Коленями он раздвинул ее бедра.

Когда она подняла руки, чтобы прикоснуться к его обнаженной груди, он перехватил

их и прижал у нее над головой. Он прижал ее всем своим весом, чтобы удержать на

месте. Мышцы на ее предплечьях сокращались в агонии, и она вскрикнула от

настоящей боли.

- Вот так и будет, - прошептал Сорен ей на ухо. - Ты все еще хочешь этого?

- Я хочу большего. - Она повернула голову и поцеловала его ключицу, где та

встречалась с плечом. - Причините мне боль.

Его пальцы скользили вниз по ее телу, растирая кожу. Прижав большие пальцы к

выемкам на тазовых косточках, он резко нажал. Она гортанно закричала, ощущая

агонию в ногах. Задыхаясь от боли, она посмотрела на Сорена. Сорен... ее Сорен, это

он причинил ей эту боль. Чего она должна бояться? Ничего.

Он отпустил ее бедра и впился в губы. Из-за глубокого дыхания ее губы

пересохли как пустыня, и его поцелуй был морем, которое могло утолить ее жажду.

Он обхватил ее за шею и одной рукой держал ее голову, словно отец держит младенца.

- Я люблю вас. - Она поборола боль, страх, чтобы произнести эти слова. Он

отпустил ее и навис сверху. В лунном свете она увидела, как он снял рубашку и

позволил той упасть на пол. Никогда она не хотела кого-то так, как его, и знала, что не

захочет.

- Твои глаза меняют цвет, - сказал он, смотря на нее. - Я заметил это в день

нашего знакомства. Зеленые в один момент, черные в другой. Никогда не видел ничего

подобного.

- Вы никогда не видели такую, как я. - Она улыбнулась ему.