Тигр и Дракон (СИ)

Повозка за повозкой продвигался караван. Обещанные двадцать пять телег с взрывательным порошком — двадцать пять! вот во сколько оценили Шэрханов зад — давно уже скрылись с той стороны, так что теперь мерно въезжали джагорратские повозки: дары императору, товары на продажу, а где-то там, в конце вереницы, пожитки самого Шэрхана. Три повозки одежды и утвари и четвёртая — доверху груженая личным оружием. С металлом в портал не пустили. Даже тальвар верный, у самого короля асуров отбитый, пришлось в повозку сгрузить. В который раз Шэрхан похлопал по левому бедру: пусто и одиноко, как руку отрезали.

Ослы тянули повозки медленно. Не дурачье, тоже не торопились поменять теплоту Джагоррата на этот безбожный мороз. Поджимая ноги, длинноухие тряслись и сопели, выдыхая облачка пара.

Вот первая повозка — Шэрхановы подштанники, шервани расшитые, пояса, тюрбаны и прочее тряпьё. Шэрхан снова пощупал левый бок. Какое-то противное чувство тыкало в желудок.

Вторая повозка — книги, письменные принадлежности, бальзамы, благовония, картины, шахматная доска. Шэрхан дёрнул щекой. Что ж так медленно, демоны вас раздери?

Третья повозка — жратва. Амарантовая мука, кокосовое масло, маринады, специи, гхи — все, чего по мнению джагорратского повара Шэрхану будет недоставать, пока он к местной снеди приспосабливается. Смешно. Как будто он сырой рыбы не едал. Правда, было это от голода зверского в проливной муссон, а не ради гурманства…

Ну где же, где же этот чёртова четвёртая?

От клацанья — глухого и какого-то обреченного — похолодело в груди. Прямо на глазах стражники-великаны потянули громоздкие каменные створки.

— Стойте! — крикнул Шэрхан, бросившись к ближайшему глиняному истукану. — Да погодите же! Там еще одна…

Двери захлопнулись. В руке одного из великанов оказался толстенный зелёный ключ, которым он крутанул в замке, прежде чем вернуться на свое место у створки.

С рёвом Шэрхан впился в вырезанную робу:

— Открывай, сволочь, не то в масалу искрошу.

Истукан стоял столбом и смотрел поверх Шэрхана, благо рост позволял.

Не откроет. Шэрхан размахнулся и двинул в глиняную челюсть. Череп податливо скомкался, костяшки Шэрхана провалились во что-то мягкое… С омерзением он отдернул руку, и глинистая плоть восстановилась, будто и не было в ней только что вмятины в форме Шэрханова кулака. Ключ из пальцев истукана тоже пропал, а латы были монолитные — ни кармашка, ни выемки. Как есть бесовщина.

Шэрхан кинулся к дверям и подергал за створки. С таким же успехом мог бы подергать за уступ скалы.

Только и осталось что взвыть от отчаяния. Голяком ведь он теперь тут, на чужбине. Ни тальвара верного, ни лука со стрелами, ни чакр метательных, ни клевеца со слоном на обухе, ни пары булатных катаров. Все-все отобрали, мрази.

Или это не они? А вдруг… вдруг это братец повозку зажилил? Так ведь и сказал, паскуда наследная, на прощанье: «Ты, братец, саблю-то свою спрячь пока, без надобности она там тебе». Сказал и, гадливенько так засмеявшись, скосил глаза Шэрхану между ног. Ну Шэрхан ему в нос и двинул. Прям при всем честном народе рожу расквасил. И еще бы бил, если бы стража не подоспела. А со стражей-то что драться? Стражники его в рабство на чужбину не продавали, рисом уши про равное замужество не забивали, про угрозу асурскую не стращали, на чувство долга перед родиной не давили. Вот Шэрхан и ушёл тогда. Ушёл, но чёрный взгляд брата запомнил. Что, взревновал, Пракашечка? Отомстить решил? Удалось.

Шэрхан собрался было снова взвыть, да передумал. Чего уж? Выдохнул, с ненавистью проводил взглядом облачко пара, вырвавшееся изо рта, и потопал за обозами. Догнав повозку, гружёную одеждой, он заскочил внутрь и зарылся в шмотье. Потому как мудрость солдатская гласила, что когда на душе тошно, у настоящего воина три варианта: жрать, спать или глотку резать. Жрать не хотелось, глотку резать было ещё рано, так что Шэрхан предпочёл въезжать в Тян-Цзы, оглашая императорский дворец своим молодецким храпом.

Но сон не шёл. Мало того что тяжёлые мысли не отпускали, так ещё и в бок что-то резко кололо. На очередном камне повозку подбросило, и Шэрхан будто на доску с гвоздями напоролся. Э нет, так дело не пойдёт. На доске с гвоздями, это учитель Шрираман пусть сидит, он йог в четвёртом поколении, а Шэрхан к постели подружелюбнее привык. Ругаясь, он копошился в груде тряпья, пока не нащупал среди шелков, органзы и атласа что-то острое, тонкое, извилистое, в бархат обернутое. А как нащупал, так даже засмеялся. Потянул за ткань, выуживая на свет длинную полоску. Сбросил обёртку, обнажая сталь. И залюбовался.

Уруми, меч-пояс. Сталь тонкая, гибкая, обоюдоострая. Длиной в два размаха рук. Вокруг пояса застегнёшь — никто и не увидит. В ближнем бою не помощник, а вот от нескольких врагов на расстоянии защитит. Никого с носами да с пальцами не оставит.