– Вот этого делать как раз не нужно. Я знаю, девочка моя, – Маренн присела рядом, – что ты просто боишься впустить кого-то в свою жизнь. Этот комплекс недоверия выработался у тебя от прежней, советской жизни. Но надо научиться слушать свое сердце, доверять ему. Если есть взаимное чувство и желание быть вместе, все остальное со временем наладится. Вам с Томом ничто не мешает соединиться, а это, поверь, большая редкость в нашей жизни. Детей у него нет, бывшей жены теперь – тоже. Нет даже родителей, которые по каким-либо причинам могли бы воспрепятствовать вашему браку. Никого нет! Только ты. А этого больше чем достаточно, чтобы чувствовать себя уверенно.
– К сожалению, есть еще Вьетконг, мама.
– Ну, с вьетконговцами работает не один только Том, – рассмеялась Маренн. – Тут ими целая армия занята. И рано или поздно эта война обязательно закончится. Независимо от того, получит ли Южный Вьетнам независимость или нет, соединится он с Северным или нет. Для нас с тобой главное – чтобы как можно больше наших солдат и офицеров вернулись домой живыми и, желательно, еще и невредимыми. В том числе Том. А уж политики пусть себе потом торгуются дальше, нас их дела не должны касаться.
– Ты теперь называешь американцев «нашими»? – изумленно взглянула на нее Наталья.
– А что мне остается, – Маренн с улыбкой поднесла палец к звездам на своем воротнике, – если сам президент Эйзенхауэр призвал меня на службу? Впрочем, – она вздохнула, – американцы и раньше были мне весьма близки. Я ведь, если помнишь, более десяти лет прожила в Чикаго. И именно там получила образование, досконально освоила свою нынешнюю профессию. Да и американскую фамилию я носила, пожалуй, большую часть своей жизни. Из-за чего в Третьем рейхе многие недоброжелатели даже называли меня «Американкой». К тому же я удочерила осиротевшую американскую девочку Джилл. Так что, Натали, с Америкой меня связывает очень многое. Впрочем, как и с Англией. О Франции, Германии и Австрии уже молчу.
– Тебе выпала очень интересная жизнь, мама, – прижалась Наталья к Маренн.
– У тебя теперь тоже ничуть не скучнее, – Маренн погладила ее по волосам. – Только вот не знаю, хорошо ли это. К сожалению, за прошедшие почти полвека, начиная с четырнадцатого года, то есть с Первой мировой войны, я так и не нашла ответа на этот вопрос. И до сих пор не знаю, хорошо ли сложилась моя жизнь или надо было жить по-другому. Так, как большинство женщин.
– Мама! – всплеснула руками Наталья. – Как ты можешь говорить о себе такое?! Чья же еще жизнь заслуживает большего уважения и восхищения, если не твоя?!
– Со временем ты тоже задашь себе такой вопрос, Натали, – грустно произнесла Маренн. – Просто пока ты еще слишком молода для него. Ты влюблена, вокруг много мужчин, которые стреляют, запускают ракеты, швыряются напалмом… Все это невольно завораживает.
– Мама, ты забываешь, что я уже видела войну! И там стреляли не меньше.
– Но там ты чувствовала себя чужой, насколько я помню. А здесь все свои. И твои усилия принимаются здесь с должными почтением и уважением, без былых подозрений. Ладно, иди к своим подопечным, – добавила она уже с улыбкой. – Они ведь все тебя ждут, все смотрят на тебя влюбленными глазами. Когда-то Йохен говорил мне, что из-за такого обилия мужского внимания можно сойти с ума от ревности. Целый госпиталь влюблен только в тебя! Том еще не осознал этой опасности?
– Нет, наверное. Со мной, во всяком случае, ни разу на эту тему не говорил.
– Просто его пока отвлекает Вьетконг. Но скоро, поверь, и он сообразит, что целый госпиталь морпехов и десантников, неотрывно наблюдающих за каждым твоим шагом и требующих твоего внимания, – серьезное испытание для чувств.
– Мама, ты же знаешь, я никому не даю повода.
– Я тоже не давала. Однако выговоры между тем получала регулярно. Не от начальства. От тех мужчин, которых любила.
– Но ведь это лишь подчеркнет, что он ко мне неравнодушен!
– Вот ты сначала выслушай хотя бы один подобный упрек, – засмеялась Маренн, – а потом поделишься со мной, понравился он тебе или нет.
32
Прошли два дня. Прошел третий. Но майор Роджерс все еще не вернулся. Вертолет ежедневно вылетал в назначенное время к условленному месту встречи, однако всякий раз возвращался без майора и его товарищей. На связь Том не выходил, ибо та была запрещена. Он просто исчез. Никто о нем ничего не знал.
– Возьми себя в руки, Натали! Твой долг – помогать раненым! – Маренн повернула Натали лицом к себе, вытерла ее слезы. – Запомни раз и навсегда: что бы ни случилось, ты должна выполнять свой долг!
– Я не могу, мама, – снова всхлипнула Наталья. – Я ничего не вижу, ничего не понимаю. Я не могу думать ни о чем другом, кроме как о судьбе Тома.
– А должна думать о тех, кто нуждается в твоей помощи в первую очередь и в данный момент! Иди и немедленно займись делом! – Маренн поправила на Наталье халат и шапочку. – Сегодня у тебя шесть операций, из них три – полостные.
– Я не смогу их провести.