Тигр снегов

Швейцарцы поднялись еще выше и разбили ла­герь III, за ними пришли носильщики. Всего из базы к цирку надо было перенести две с половиной тонны груза. Если считать по двадцати килограммов на но­шу – больше на этой высоте не унесешь, – то это означало сто двадцать пять переходов. Теперь при­шел мой черед стать «блохой». Я без конца ходил вверх-вниз, вверх-вниз, следя за тем, чтобы соблюда­лись маршрут и график. Правда, большую помощь оказывали другие шерпы-ветераны и среди них Сарки, Аджиба и мой старый друг Дава Тхондуп. Впрочем, даже самые молодые и неопытные парни делали все, что от них требовалось.

Чтобы дать представление о том, насколько все это было сложно, приведу несколько строк из записей Диттерта:

«1 мая. Двенадцать шерпов поднимаются в ла­герь II. Из них шестеро ночуют там вместе с Аила и Пасангом, которые пришли в лагерь раньше. Таким образом, сегодня вечером в лагере II восемь шерпов. Остальные шестеро возвращаются в лагерь I, где се­годня отдыхают Сарки и Аджиба.

2 мая. Шесть шерпов поднимаются в лагерь II, Сарки и Аджиба ведут ночевавших там в лагерь III.

3 мая. Еще четверо шерпов идут в лагерь II. Еще десять шерпов выходят из лагеря II в лагерь III».

И так день за днем.

Мы находились теперь на высоте 6000 метров, и некоторые из швейцарцев стали уже ощущать разре­женность воздуха, особенно Аспер и Рох, которым пришлось немало потрудиться при форсировании трещины. Помню, как-то вечером восходители сидели и обсуждали этот вопрос, и кто-то сказал, что особен­но волноваться тут нечего: мол, все чувствуют себя плохо, пока не акклиматизируются, даже шерпы.

– За исключением вот этого, – возразил ему то­варищ, указывая на меня.

– Еще бы! У него трое легких.

– Чем выше, тем он только лучше чувствует себя.

Они рассмеялись, и я рассмеялся тоже. Хотя, как это ни странно, во всяком случае последнее из сказанного ими было правдой. Со мной в горах всегда так – чем дальше, тем быстрее я иду, словно ноги, легкие, сердце – все работает лучше. Чем это объясняется, не знаю, но так оно и есть. И я думаю, в этом заклю­чается причина моих успехов, именно это придавало мне не только силу, но и волю идти дальше, благода­ря этому моя высокогорная жизнь – не только труд и усилия, но также и любовь. Глядя в этот вечер на морозное сумеречное небо, я ощущал внутри себя волну сил, тепла и счастья. И я подумал: «Да, я чув­ствую себя хорошо. И все идет хорошо…» Я глянул на Ламбера.

– Са va bien, – сказал я, улыбаясь.

Может быть, в этот раз мы наконец-то будем идти и идти до самого осуществления мечты…

Мы пришли к Западному цирку, где не бывал до нас ни один человек, ни одно живое существо, кроме, возможно, залетной птицы. Глубокая, заполненная снегом долина, около семи километров длиной и трех шириной; налево Эверест, направо Нуптсе, впереди белая стена Лхотсе. Подойдя совсем вплотную к горе, видишь ее не всю. Так было и с Эверестом – его верхняя часть терялась в вышине над нами. Но мы знали, каким путем идти, потому что путь был только один: вверх через весь цирк до подножья Лхотсе, затем по крутому снежному склону с левой стороны Лхотсе до большого седла между двумя вершинами – Южного седла. Потом… Но дальше мы даже не решались думать. Сначала надо было до­браться до седла.

Три недели мы жили и работали в Западном цир­ке. Впрочем, швейцарцы называли его иначе и лучше: «Долина Безмолвия». Конечно, временами здесь за­вывал ветер. Иногда раздавались мощные раскаты – где-то в горах срывалась лавина. Однако чаще всего царила великая снежная тишина, нарушаемая только нашими голосами и дыханием, скрипом ботинок и вьючных ремней. Мы разбили лагерь IV, нашу пере­довую базу, примерно посередине цирка, затем ла­герь V у подножья Лхотсе. Порой поднималась буря, и нам приходилось отсиживаться в палатках; но в целом мы продвигались по графику, и это было чрезвычайно важно.

Подобно всем весенним экспедициям на Эверест, мы шли вперегонки с муссоном. Нам надо было успеть не только подняться, но спуститься с вершины прежде, чем он разразится.

Лагерь V располагался на высоте примерно 6900 метров, Южное седло еще на девятьсот с лишним метров выше. Путь, который мы выбрали, чтобы вый­ти к седлу, начинался от верхней части цирка, следо­вал по глубокому кулуару во льду и проходил затем вдоль огромного скального ребра, которое швейцарцы назвали Eperon des Genevois, или Контрфорс женев­цев. Как и на ледопаде, требовались тщательная разведка, повторные попытки, неудачи, бесконечное вырубание ступеней и укрепление веревок; в этой рабо­те участвовали и шерпы и швейцарцы. Я работал в это время главным образом вместе с Ламбером. Не потому, чтобы кто-нибудь приказал, – просто так по­лучилось. И я был очень доволен, потому что мы ла­дили хорошо и составляли сильную двойку.