Тигр снегов

К началу последней недели мая все приготовления были завершены. На полпути к седлу устроили склад; а кое-кто из альпинистов прошел еще выше, почти до вершины Контрфорса женевцев. Теперь мы были го­товы к штурму Южного седла. В состав отряда, подо­бранного для этого штурма, – а также в случае уда­чи для первой попытки взять вершину, – входили Ламбер, Обер, Флори и я; с нами шли Пасанг Пхутар, Пху Тарке, Да Намгьял, Аджиба, Мингма Дордже и Анг Норбу. Мне приходилось выполнять двойную ра­боту. Я оставался по-прежнему сирдаром шерпов и отвечал за заброску грузов, но теперь был еще и чле­ном штурмовой группы, «действительным членом» экс­педиции. Впервые я удостоился такой большой чести. Я поклялся себе, что буду достоин ее.

Первый старт состоялся 24 мая, однако погода за­ставила нас повернуть обратно. На следующий день – новая попытка, на этот раз более удачная. Мы шли по заранее вырубленным ступенькам, и ноша была не слишком велика; сначала мы продвигались довольно быстро. Однако через час случилась первая беда: у Аджиба внезапно поднялась температура, и он вы­нужден был повернуть обратно. К счастью, мы ушли еще не очень далеко, и он мог возвращаться один; остальные поделили его груз и продолжали восхож­дение. К полудню мы вышли к нашему складу, где пополнили ношу поднятыми туда заранее палатками, продовольствием, топливом и кислородными баллона­ми. Кислород пока только несли, не пользуясь им. Наших запасов хватало только на то, чтобы пользо­ваться кислородом у самой вершины, где без него – кто знает! – могло оказаться вообще невозможно жить.

Мы шли еще четыре часа, всего восемь с тех пор, как покинули цирк. Мы сравнялись с вершиной Нуптсе, 7827 метров, поднялись довольно высоко по Контр­форсу женевцев, и до седла оставалось немного. Однако солнце спускалось все ниже, и заметно похо­лодало. А тут еще Анг Норбу и Мингма Дордже остановились, сложили свои ноши и сказали, что пой­дут вниз, потому что выдохлись и боятся обморо­зиться. Я стал было спорить, но швейцарцы возра­зили:

– Не надо, они сделали что могли. Пусть идут.

И они были правы. Когда человек выложил все свои силы, притом в такой обстановке, в какой мы находились, он сам лучший судья своим действиям; вынуждать его поступать иначе, значит рисковать причинить ему вред, а то и совсем погубить человека. Итак, Анг Норбу и Мингма Дордже повернули обрат­но. Снова оставшиеся поделили дополнительную ношу, однако все унести не смогли, большая часть осталась до другого раза. Вдруг что-то хлестнуло меня по лицу. Это был спальный мешок Обера; каким-то образом он отцепился, ветер подхватил его и унес, словно боль­шую птицу.

Мы прошли еще один час, потом еще, но тут на­чало темнеть, и, хотя оставалось совсем немного, мы поняли, что сегодня нам до Южного седла не добрать­ся. Остановились, отрыли площадку на крутом ледя­ном склоне и поставили две палатки. Трое швейцарцев забрались в одну; Пасанг Пхутар, Пху Тарке, Да Намгьял и я – в другую. Ветер крепчал, порой каза­лось, что нас снесет. Но мы держались, и мне удалось даже после повторных попыток сварить немного супа. Затем мы решили поспать, однако было слишком хо­лодно. В маленьких палатках мы лежали чуть ли не друг на друге, стараясь согреться; ночь казалась бес­конечной. Наконец настало утро, неся с собой хоро­шую погоду. Мы посмотрели вверх – седло совсем близко. Сегодня мы будем там!

С бивака выступили вечером: Ламбер, Обер, Флори и я. Пху Тарке и Да Намгьял пошли обратно за оставленным грузом, Пасанг остался их ждать. Наша четверка шла все вверх и вверх, но на этот раз вос­хождение затянулось не слишком долго, и около деся­ти часов настало великое мгновение. Лед и камень под нами выровнялись, мы достигли вершины Контр­форса женевцев. А впереди лежало, наконец, Южное седло. Вернее, даже не впереди, а под нами, потому что контрфорс возвышается над седлом со стороны Лхотсе метров на полтораста, и нам теперь предстояло спускаться. Сам я не дошел до седла: швейцарцы дви­нулись дальше, захватив мою ношу, а я вернулся тем же путем, чтобы встретить остальных трех шерпов и помочь им нести.

Я надеялся встретить их поднимающимися вверх, однако просчитался, пришлось идти до самого бивака. Пху Тарке и Да Намгьял были там, поднялись, как было условлено, со своим грузом, но дальше не по­шли, а Пасанг Пхутар, остававшийся на биваке все время, лежал и стонал в палатке.

– Я заболел, – сказал он мне. – Заболел и умираю.

– Ничего подобного, – ответил я. – Ты попра­вишься. Ты встанешь сейчас и понесешь груз на Южное седло.

Он сказал, что не может. Я ответил, что он должен. Мы спорили, я выругал его, потом поколотил, чтобы он убедился, что еще не умер. На этот раз дело об­стояло совсем иначе, чем когда те двое решили вер­нуться. Если не доставить грузы на седло, альпинисты там погибнут. А если я оставлю Пасанга лежать в па­латке, он умрет и в самом деле, а не только в своем воображении. Он был действительно болен, выбился из сил и чувствовал себя скверно. Но идти он еще мог. И должен был.