Тигр снегов

Мистер Коирала и остальные министры отнеслись ко мне приветливо, с полным пониманием. Они не пытались, подобно некоторым другим, оказывать давле­ние на меня, а только сказали, что если я захочу остаться в Непале, то получу дом и другие льготы; далее они пожелали мне успеха и счастья, независи­мо от того, каким будет мое решение. Я остаюсь им глубоко благодарен за готовность помочь, когда я ока­зался в затруднительном положении. Как я сказал тогда для печати: «Я рожден из чрева Непала, а вы­рос на коленях Индии». Я люблю обе страны, чувствую себя сыном их обеих.

В Катманду мы оставались около недели, и каж­дый день устраивались новые торжества, новые цере­монии, но происходили также новые осложнения. На этот раз мы, шерпы, спали не в гараже, а в непаль­ской правительственной гостинице, так что в этом отношении все было в порядке. Впрочем, не совсем в порядке – приходилось защищать нас от толпы, ко­торая осаждала экспедицию.

На один из вечеров в английском посольстве был назначен прием. Я получил приглашение, но отказался прийти; как и многое другое, это вызвало всевозмож­ные пересуды, поэтому я объясню причину отказа. Де­ло в том, что годом раньше, находясь в Катманду вместе со швейцарцами, я пережил здесь неприятность. Из-за какой-то путаницы с организацией экспедиции я оказался однажды без ночлега и обратился тогда в английское посольство, поскольку останавливался там вместе с Тильманом в 1949 году. Меня ожидало разочарование: полковник Пруд, первый секретарь по­сольства, указал мне на дверь. Меня это сильно обиде­ло, а так как в 1953 году полковник Пруд по-прежнему работал в посольстве, я не счел для себя возможным принять приглашение. Такова единственная причина моего отказа, он вовсе не был задуман как недружест­венный жест в отношении моих товарищей по Эвересту.

Но вот я оставил Катманду, вылетев в Калькутту в личном самолете короля Трибхувана. Вместе со мной летели только моя семья и Лакпа Черинг, который стал для меня чем-то вроде советника. Остальные на­правились в Индию другими путями. В Калькутте нас поместили в Доме правительства – снова празднества, приемы, приветствия… Среди встретивших нас здесь был мой добрый друг Митра – я вызвал его по те­леграфу из Дарджилинга. Первым делом я вручил ему красный шарф Раймона Ламбера и попросил пе­реслать в Швейцарию. В Калькутте же я рассказал о восхождении для агентства Юнайтед Пресс, с ко­торым подписал здесь контракт.

Несколько дней было похоже, что я не попаду в Англию. Мне казалось неправильным ехать без Анг Ламу и дочерей, а у экспедиции не хватало денег оплатить проезд всем. Правда, тут газета «Дейли Экс­пресс» предложила мне совершить большое турне, обязавшись покрыть все расходы. Однако, подумав, я отказался, так как опасался, что этому будет при­дан политический характер, а после того, что случи­лось в Непале, я всячески избегал таких вещей. Вме­сто этого я, все еще надеясь, что выход будет найден, отправился из Калькутты в Нью-Дели, где собрались остальные участники экспедиции.

В Дели происходило то же, что в Катманду и Каль­кутте, только в еще больших масштабах. На аэродро­ме состоялась грандиозная встреча – такой толпы я не видал за всю свою жизнь. Затем нас привезли в непальское посольство и устроили там.

В тот же вечер состоялся прием у Неру. Настал великий момент, о котором давным-давно говорил профессор Туччи в Тибете и о котором я думал в ту ночь в палатке, высоко на Эвересте. Все произошло так, как я надеялся и мечтал. С первого же мгновения «Пандичи» отнесся ко мне, как отец, – ласково и дру­желюбно, причем в отличие от многих других думал не о том, какую выгоду можно извлечь из меня, а ис­ключительно о том, как помочь мне и сделать меня счастливым. На следующий день Неру пригласил ме­ня в свою канцелярию и настоятельно посоветовал мне поехать в Лондон. Он считал, что и так уже вокруг восхождения было слишком много осложнений и спо­ров, что лучше не примешивать к Эвересту политику. Он надеялся, что будет сделано все возможное, чтобы залечить причиненные раны. Я присоединился к его словам от всего сердца. И, наконец, для полноты счастья оставалось только услышать от него, что моей жене и дочерям будет обеспечен проезд до Лондона вместе со мной.

Однако «Пандичи» не ограничился этим. У меня было плохо с одеждой; он пригласил меня к себе до­мой, открыл гардероб и поделился своим. Он дал мне пиджаки, брюки, рубашки – все необходимое, а так как мы с ним одного роста, то все отлично подошло. Сверх того Неру подарил мне несколько вещиц, ко­торые принадлежали его отцу и которыми он очень дорожил. Анг Ламу получила красивую сумочку и плащ, причем «Пандичи» сказал с улыбкой, что в Лондоне часто бывает хмурая погода. Наконец он вручил мне портфель. Я подумал: «Теперь я больше не бедный шерпа, а бизнесмен или дипломат». Чуть не единственное из одежды, чем он со мной не по­делился, были белые конгрессистские шапочки – это имело бы политический смысл, а Неру был совершенно согласен, что мне следует держаться в стороне от по­литики.