Выйдя из Моренного лагеря 30 марта, мы сразу ощутили прилив сил, связанный с тем, что с 5000 метров спустились до 4500. Вверх по долине навстречу нам дул ветерок, неся легкий туман, оседавший влагой на наших куртках, шел небольшой снежок. Час сорок минут занял этот отрезок пути; четырьмя днями раньше, поднимаясь вверх, мы потратили на него пять часов.
Следующий день мы провели в лагере у развалин храма. Снег быстро таял, и уже можно было видеть, как красиво будет здесь, а также месяца через полтора в Моренном лагере. Вечером вернулся отряд, ходивший в Гхунзу; мы узнали, что староста заготавливает для нас около тонны продовольствия и что первый караван носильщиков уже вышел. В тот же день вернулся сверху Харди и вручил мне список высот на ялунгском фасаде: гребень между Канченджангой и западной Канченджангой (Западное седло) — около 8400 метров, высшая точка Большой террасы — 7650, скала на уровне центра Верхнего ледопада — 6700, вершина контрфорса Кемпе — 6000, подножие контрфорса — примерно 5450 метров.
Некоторые из этих цифр нас порадовали: хорошо, что Большая терраса поднимается так высоко, это сокращает протяженность грозных склонов над ней, и хорошо, что так низко расположен Верхний ледопад, — мы оценивали его высоту метров на триста больше, что значительно осложнило бы восхождение.
Зато нас не очень устраивало, что базовый лагерь будет находиться ниже 5500 метров и что контрфорс Кемпе достигает лишь 6000 метров. И здесь мы ошиблись в нашей предварительной оценке на 300 метров. Так или иначе, теперь мы располагали точными данными, и нам не грозили серьезные неудачи, вызванные неверной оценкой высот и расстояний.
Люди из Гхунзы пришли 2 апреля, днем позже, чем было условлено. Они форсировали перевал севернее Ялунга и оставили свои грузы между нашим и Моренным лагерем, потом спустились к нам. Одежду их составляли темные халаты шерпского типа и серые мешковатые шерстяные брюки; ноги были обуты в матерчатые сапоги с кожаной подошвой. В ушах висели серьги, голову украшали разнообразные головные уборы — от меховых тибетских шапок до старых потрепанных шляп.
Они появились на тропе уже в сумерках. Осмотрев нас и наше имущество любопытными взорами, вся компания отправилась к развалинам храма. Здесь они отыскали несколько балок, скрепили их и поставили неподалеку от лагеря, накрыв полученным от нас брезентом. Скоро вспыхнул огонь в очаге, и носильщики сгрудились вокруг него, окутанные едким дымом горящего можжевельника.
Два дня спустя мы с Давой Тенцингом проверили, сколько еще остается имущества в лагере. Больше ста пятидесяти нош ушло вверх по долине, и уже можно было рассчитать, сколько дней остается до свертывания Ялунгского лагеря.
Путь к базовому лагерю
6 апреля — 14 апреля
На следующий день, 6 апреля, мы с Мэзером поднялись в Моренный лагерь, который стал теперь основным. Здесь из брезентов и ящиков с рационами были устроены шалаши для шерпов, работающих на этом участке. Несмотря на снег снаружи, в шалашах было уютно; шерпы сложили там очаги, настелили сухой травы.
Бенд и Клегг отправились в этот день в Трещинный лагерь. Отдохнув немного, я поднялся вдоль веревки на гребень морены встретить спускающихся носильщиков. Мне не сразу удалось разглядеть их: шел густой снег, стоял туман, и трудно было различить серые куртки на фоне камней и загрязненного снега. В конце концов далеко вверху я заметил кучку людей. Они быстро спускались вдоль подножия моренной стены, как раз там, где мы советовали им не ходить из-за опасности камнепада. Я окликнул их, они остановились, высматривая, откуда донесся голос. Зоркие глаза горцев быстро обнаружили и узнали меня. Носильщики отозвались, я крикнул им предупреждение. Они ответили беззаботным смехом и продолжали путь по низу. Я узнал от них, что Бенд и Клегг тоже должны скоро спуститься.
Вместе с носильщиками я вернулся в лагерь; там меня ждали письма. У нас было четверо гонцов, они ходили за почтой по двое через неделю. Путь от Дарджилинга и обратно занимал примерно две недели; таким образом, на протяжении всей экспедиции мы еженедельно получали и отправляли почту.