Тигровый перевал

   -- Отличил, стало быть, Стендаля от Бальзака, -- улыбнулся дед Дымарь.

   Иван, наконец, пришёл в себя. Протёр глаза, выдохнул:

   -- Ну, Глухов, погоди!

Дождь в ноябре

   Косой затяжной дождь тихо моросил по обнажённым ветвям, капал с распустившихся ольховых серёжек. Снег, казалось, окончательно укрывший стылую землю, побурел, превратился в жидкую кашицу и постепенно исчез совсем. Контуры тёмных сопок изломанной линией очертили горизонт. В мокром голом лесу сделалось холодно, неуютно. В такую унылую погоду неплохо сидеть дома, удобно устроившись в кресле у телевизора, валяться на диване с книгой или неторопливо тянуть пиво с друзьями-охотниками и слушать их необыкновенные таёжные истории. Такие унылые дни чаще всего проходят незаметно, однообразно и лишь неожиданная оттепель, о которой хочу рассказать, застала меня в уссурийской тайге и потому запомнилась.

   В те ноябрьские дни я гостевал в зимовье деда Дымаря - егеря местного зверпромхоза. На рассвете, прежде чем отправиться в обход капканов и плашек, я выбежал из зимовья присмотреться к погоде. Багровая луна, касаясь зубчатых вершин чернеющего ельника, то появлялась над ним, то вновь скрывалась за плывущими облаками. Тусклые звёзды слабо мерцали в туманном небе. Пронизывающий ветер надоумил меня одеться потеплее. Увидев, что я бросил в рюкзак запасные варежки, Самсон Павлович, пыхтя самокруткой, предупредил:

   -- Оттепель намечается. Неровен час дождь ливанёт. В печи тяга слабая. И вода в Листвянке на лёд выступила.

   Дрова и в самом деле горели плохо. Медленно шаили, наполняя избушку смолистым чадом. Дед Дымарь открыл дверь, впустил свежего воздуха, и я зябко поёжился: теплом с улицы не пахло. Напротив, мелкий колючий снежок неслышно сыпал на порог, за которым каталась на спине Тайга - лайка Дымаря.

   -- Вишь, как вытянулась, -- указал на собаку Самсон Павлович. -- К осадкам это, примета верная...

   -- Всё может быть, -- не стал возражать я, сомневаясь в душе предсказаниям старика. Надев под полушубок толстый свитер, я забросил за плечи рюкзак и взял карабин:

   -- До вечера, Сам Палыч...

   Неровные следы ичигов, подбитых войлоком, чётко отпечатывались в мягком неглубоком снегу. Крутой подъём, по которому пролегал промысловый путик, вскоре вынудил стащить с себя свитер и затолкать в рюкзак. Волосы под шапкой стали мокрыми, от спины валил пар. Сожалея, что тепло оделся, я продолжал карабкаться на сопку, окутанную сиреневыми сумерками пробуждающегося утра.

   Взбираться на крутяки сихотэ - алинских таёжных ключей и распадков, занятие, надо признать не для тех, кто любит побродить с ружьишком, отдохнуть от тягот городской жизни. Склоны сопок здесь почти отвесно вздымаются вверх и обрываются гранитными гольцами, образуя горный хребет. Цепляясь за корневища и тонкие деревца, шаг за шагом лезешь вверх на головокружительную высоту. Глянешь вниз и дух захватит от страха: узким ручьём поблескивает речушка, стремительно бегущая по дну ущелья. Тяжёлый камень, неосторожно задетый ногой, с глухим стуком срывается вниз, с тихим плеском уходит в воду. И вот когда, измученный изнурительным рискованным подъёмом, с гулко бьющимся сердцем, достигаешь, наконец, вершины хребта, оказывается, что делать наверху совершенно нечего. Ветер пробирает насквозь, а острая каменная гряда скалистыми уступами убегает в густой ельник. Продвигаться по ней без опасения свернуть шею невозможно. Остается одно: перевалить хребет и спуститься с него с обратной стороны.

   Так я и сделал. С неимоверными трудностями преодолел поросшую стланником Синюю сопку и спустился в широкий распадок. Здесь меня ждала добыча: огненно рыжий крупный колонок, соблазнившись тушкой ободранной белки. попался в кулёму. Забрав зверька, я заторопился к другой плашке, настороженной в ключе, но остановился, озадаченный большими ямками в снегу. Кто-то рослый и сильный, ломая сухие ветви, вышел из чащи и направился по моему путику. Я перебрал в памяти всех штатных охотников, промышляющих в этом урочище, но ни один из них не мог пройти здесь мимо егеря Дымаря. Тогда кто? Браконьер?!

   Я поддел снег рукавицей, определяя его свежесть. Очевидно, незнакомец прошёл незадолго до меня. Встреча с ним не сулила ничего хорошего. Добрый человек непременно заглянул бы в дымарёвское зимовье, рассказал бы, что привело его в чужие угодья. Этот же пробирается тайком не иначе с одним намерением: проверить мои ловушки. Почти бегом устремился я под уклон и ещё издали понял: возле привады неладно. Так и есть: кулёма разломана, приманки нет. Эта участь постигла ещё несколько плашек. Чертыхаясь и ругая таёжного хулигана, я поспешил к последней и чуть не задохнулся от обиды и отчаяния: браконьер украл у меня соболя! В этом я не сомневался. Место вокруг кулёмы утоптано зверьком, на давилке вьются прилипшие пушинки.