Тигровый перевал

   -- Как откинулся, хотел всё по уму чтоб было... Пришкандыбал в стройуправление. - Привет, -- говорю, -- начальник! Каменщики требуются? Пятый разряд у меня, не хвост бычачий. - Посмотрел на меня, как лимон съел. Ксиву полистал и спрашивает: "Судимый?" - Да было, -- говорю, -- дело под Полтавой... А он чаёк помешал в стакане ложечкой и говорит: "Нет, такие нам не нужны." На судимость, значит, хмырь болотный, намекает.-- Ну и сосёшь, ты - говорю, -- лапу медведя! Потолкался туда, сюда. Везде от ворот поворот. Потом чертила один подсказал в зверопромхоз сунуться. Так вот и дошёл до тайги. А что? Мне здесь нравится. Тихо. Птахи щебечут. Солнышко светит. Мёдом пахнет. Смолой. Ночью звёзды блестят. Слышно как ручей журчит. Красотища! Подкоплю деньжат - пасеку заведу. Совсем в тайге окопаюсь. Не умею, выходит, среди людей жить. Одно спасенье - тайга!

   Прохладная октябрьская ночь прояснилась на востоке малиновой зарёй. Туман рассеялся. Лишь в распадках ещё плавали сизые облачка. Капельки росы искрились на камнях и травах. Новый день, тёплый и солнечный, занялся над тайгой. Неподалеку от зимовья рос невысокий дубок, обвитый лианами лимонника. Тугие, вишнёво-алые кисточки плодов настолько густо обвесили дерево, что самого дубка и не видно. Издали он выглядел сплошным кроваво-красным пятном. Евгений отсек ножом плеть лианы вместе с ягодами, бросил в чайник. Лучшей заварки не сыскать! Мы неторопливо пьём чай, принимаемся таскать мешки с просушенным, готовым к сдаче корнем, к устью Белого ключа. Поближе к затянутой мелким ивняком болотистой дороге. По ней, как подстынет, подъедет на грузовике заготовитель Федькин. Спускаясь с сопки с тяжелым мешком, я поскользнулся, больно ударился боком о камень. Ушиб был столь чувствителен, что я корчился и стонал, но встать не мог. Евгений подбежал, легко, как ребенка подхватил меня на руки и отнёс в зимовье. Обеспокоенный моим состоянием, он собрался тащить меня в Еловку, к фельдшеру. И утащил бы, несмотря на мои отчаянные возражения. Но мне стало лучше. Боль понемногу утихла, и скоро я смог продолжить работу.

   Наступил ноябрь. Тайга сбросила осенний убор. Оголившийся лес сквозил пустотой, чернел обнаженными ветвями. За окном зимовья сумрачно и уныло возвышался пожухлый склон сопки. Инеем заблестели по утрам камни ручья, кусты и травы. В тот последний вечер мы сидели на берёзовых чурках перед раскрытой дверцей печи. Евгений курил, ворошил пылающие дрова, рассказывал всякие смешные истории. Я смеялся от души. Приподнятое настроение так и распирало нас. Каждый по-своему радовался завтрашней сдаче корня. Я рассчитывал не только поправить материальное положение, но и выкроить часть денег на покупку надувной резиновой лодки - предмет моих долгих мечтаний. Евгений задумал построить в тайге дом, обзавестись хозяйством, жениться на доброй, ласковой женщине.

   У печки невыносимо жарко. Мы вышли на улицу освежиться.

   Тайга дышала стужей близкой зимы. Солнце опускалось за вершины далеких елей. Лучи его золотили неровную кромку горизонта, и на фоне багрово-лилового неба чётко чернели контуры деревьев. Сквозь густую хвою ещё проглядывали всполохи зари, но в распадках уже собрались сумеречные тени. Белые дымки вились над ущельем, быстро таяли в прохладном воздухе.

   Вздрагивая от озноба, мы вернулись в избушку, налили в кружки горячего чая.

   -- Если завтра получим деньги, перво-наперво куплю ботинки. На кожаной подошве...

   -- Костюм купи... Белую рубашку, галстук.

   -- И жилет! Из кармашка цепочка от часов блестит. Я такие у нашего прапора видел... Подруливаю этак важно к какой-нибудь вдовушке и ножкой - шарк! Вашу ручку, фрау - мадам!

   Мы рассмеялись и потом ещё долго обсуждали как потратим заработанные деньги. Прикидывали, сколько получим. По нашим подсчетам выходило прилично. Легли спать в нетерпеливом ожидании утра.

   Евгений часто вздыхал, ворочался на соседних нарах, курил. Крохотный огонёк папиросы краснел в темноте.

   -- А может, ну его к чертям собачьим этот костюм?! До сих пор матери рубля не послал. Стыдоба! Отец отвалил от нас, когда я ещё под стол пешком ходил. С тех пор матушка всю жизнь одна горбатится. В деревне мантулит. Телятницей. Куплю ей телевизор. Рехнётся старая от радости! Как думаешь, Тимоха? Что, спишь уже?

   Погруженный в свои мысли и дрему, я не заметил, как крепко заснул. А утром, едва забрезжил рассвет, торопливо поднялся. Евгений уже возился у печки. Наскоро закусили вчерашним супом и, стуча сапогами по стылой земле, заспешили к дальней гряде сопок. Там, где устье Белого ключа белело огромными известковыми валунами, лежали мешки, туго набитые корнем.

   Подогреваемые желанием поскорее получить деньги за свою таёжную продукцию, мы без устали отмахали несколько километров. Издали увидели синюю кабину грузовика и, не сговариваясь, прибавили шагу.

   Заготовитель Федькин хмуро поздоровался. Мы показали ему большую кучу мешков. Федькин заулыбался, подобрел. Ещё бы! Хороший навар ему будет. По килограмму скинет с мешка при взвешивании. На усушку, на утруску.