Тигры и земляника

Музыка затягивает. Мысли и чувства живут автономно, а тело без спешки выполняет привычные действия. Включаю левый поворотник, плавная дуга, притормаживаю перед светофором, жду, отпускаю тормоз… опять в потоке.

Время в салоне вязкое, густое, течет словно в другом измерении.

Оглядываюсь по сторонам.

Сибирский тракт. С этой улицы начинался путь, по которому когда-то брели в ссылку каторжники. Я поеду в обратном направлении.

«Я уже не прошусь ни к кому на постой, Я смотрю на закат и плыву на Восток. И порой старый Эльм, полоумный святой, Зажигает на мачте моей огонек».

Улица Пионерская. Дом номер шесть слева – общежитие консерватории.

Длинный кирпичный забор артиллерийского училища. Перед центральными воротами две пушки времен второй мировой…

В начале восьмидесятых произошел случай: выпускники артучилища, получив новенькие лейтенантские погоны, разгулялись и ночью сняли пушку с постамента. И выкатили на трамвайные пути, что проходят недалеко от КПП. В пять утра вагоновожатая первого трамвая в ужасе протирала глаза – грозное длинноствольное орудие прямой наводкой целилось в лобовое стекло…

Советская площадь. Машин становится больше.

За улицей Искры, как всегда, пробка.

Парень с девушкой идут вдоль автомобилей с плакатом: «Вы можете оказать помощь инвалидам по слуху, купив…» Опускаю стекло, протягиваю полтинник. Получаю шариковую ручку и благодарный кивок.

Улица Абжалилова. Желто-белое здание – пятая общага КАИ. Когда-то здесь проходили забойные студенческие дискотеки. Местные вахтеры славились невероятной суровостью, и несколько раз, помню, приходилось лезть наверх по связанным простыням…

Пешеходы одеты уже по-летнему: мужчины в рубашках, девушки открыли незагорелые ноги. Старые вязы Арского кладбища подернуты нежно-зеленой дымкой. У ворот сидят бабушки с цветами.

…Мне позвонили ночью и я успел прилететь из Москвы. Вошел в квартиру, и она показалась мне незнакомой – везде горел свет, пахло лекарствами. Запах был резким, холодным, враждебным…

Макаревич запел:

«Пусть горе и печаль церковной свечкой тают, Последнее «прости», последнее «прощай». Не плачь, мой друг, не плачь – никто не умирает, И не они, а мы от них уходим в даль».

…Меня провели в спальню. Профессор лежал под стареньким цветастым одеялом, маленькое лицо – бледное, неживое. Рядом на тумбочке пузырьки и упаковки с таблетками.

- Проходи, мой мальчик. Как хорошо, что ты…

Сухая рука в пигментных пятнах. Слабое пожатие.

- Что с вами, Профессор?

- Да ничего особенного… Моя болезнь называется «старость», какой бы диагноз не называли врачи.

Стеклянный бесплотный голос.

- Вы поправитесь.

- Постараюсь, но… похоже, мое время пришло.

«Пусть Бог нам положил до времени разлуку, Но если ты упал и враг занес клинок…»

- И вы так спокойно об этом говорите?

- Хм… Знаешь, я прожил богатую жизнь… Здесь. Пожалуй, настала пора взглянуть – что там, в других мирах…

«Они помогут встать и остановят руку Разящего врага, и взгляд их будет строг».

Я молчал. Я не знал что сказать.

- Выслушай меня, мой мальчик… внимательно.

- Я слушаю, Профессор.

Он прикрыл глаза. Затем медленно заговорил:

- Человек рожден чтобы радоваться… Радоваться. И по жизни лучше идти от радости к радости, цепляться как за перекладины лестницы… подтягиваться в завтрашний день…

Из кухни металлическое позвякивание, приглушенный разговор.

- Многим лестницей служат повседневные мелочи, заботы-хлопоты. Рутина тоже переносит в «завтра»… Но лучше все-таки радость. – Он устал говорить. – Это важно… Ты понял меня, мой мальчик?

- Да, Профессор… да.

«А время промелькнет так суетно, так странно, Последнее «прощай», последнее «прости». Придет и наш черед безмолвно, неустанно Глядеть идущим вслед и их хранить в пути»…

…Сразу за кладбищем парк культуры и отдыха. Сейчас все поменялось, а прежде за атракционами начинался отлогий спуск – по асфальтовой дорожке, потом тропой между деревьев, по мостику через овраг – к берегу Казанки. Ночью там бродили парочки, пахло речной водой и водорослями, с противоположного берега мигали огоньки.

Макаревич пел:

«Наливай, нет причин для грусти. Нам еще не назначен срок. И еще не умолкли гусли, И пока не нажат курок…»

Маленький сквер перед хореографическим училищем. Если остановиться, можно услышать из распахнутых окон: «И – раз, и – два, и – три, фу-э-те…»

Улица Карла Маркса, старинная и узкая, дальше площадь Свободы. Притормаживаю у «зебры» – дорогу переходит молодая пара с коляской. Выезжаю на Лобачевского.

«И еще какие-то люди Вспоминают, поют и ждут. Я один, словно хрен на блюде, - Все промчалось, как пять минут…»

Каменная арка у Черного озера. Если встать у основания и шепнуть в ложбинку, на другом конце дуги все хорошо слышно. Здесь часто развлекаются парочки.

Слева бывший пивбар «Мутный глаз». В нем собирались неформалы – панки, хиппи, пацифисты… Мы с пацанами приходили сюда драться и отрабатывать удары. Когда от твоего хлесткого крюка падает живой человек, испытываешь другие чувства, чем в работе со снарядом. И они валились… ватно-пьяные, неумелые… Среди уличных бойцов это называлось «месить мясо».