Тик-так

— Сеньор Рамос, — дипломатично начала Анита, — вас я заподозрила бы в последнюю очередь, но факты… Всех, кто, по моему мнению, был способен это совершить, уже нет на свете, а смерти продолжаются. Остались только вы. Прошу прощения, но какой вывод мне следует сделать?

Рамос, храня молчание, влез на шхуну, за ним поднялись и Анита с Алексом. Вероника встретила их так бурно, словно они вернулись из экспедиции, в которой не имели шансов выжить. Сообщение о гибели Джимбы вызвало у нее смешанную реакцию: она и рада была избавиться от «самашедчаго папуаса», но христианские убеждения не позволяли ей желать ему смерти. И чему, скажите на милость, радоваться, когда костлявая продолжает орудовать своей косой?

— Кто ж теперича-то, Анна Сергевна? — залепетала Вероника, умоляюще глядя на Аниту, как на спасительницу, от которой всецело зависело будущее. — Неужель и за нас примется?

Анита не ответила. Не из вредности, а потому что не знала. Она чувствовала себя опустошенной и побежденной — как Бонапарт после Ватерлоо. Целые сутки, начиная со вчерашнего вечера, над нею откровенно издевались, водили за нос. Она добросовестно дедуктировала, перебрасывала мостики между причинами и следствиями, подводила под свои выводы доказательные базы, но действительность словно в насмешку переворачивала все с ног на голову. Ни одно из ее подозрений не оправдалось. Хуже: все, кого она причисляла к преступникам, тут же отправлялись на рандеву с предыдущими жертвами, исчезали с лица земли, и приходилось начинать сначала.

«К чему же мы пришли?» — спросила себя Анита. Возводить обвинения, кроме Рамоса, больше не на кого, но она, хоть тресни, не может поверить в то, что он убийца. Не может, и все тут.

— Я не убивал, — эхом, созвучным с ее мыслями, отозвался голос Рамоса. — И вам это известно.

— Кто тогда убил? — спросил Максимов. — Не сами же они! Индус, пусть и йог, но не сумел бы пырнуть себя ножом в спину. А Нконо со связанными руками не выстрелил бы себе в лоб…

— Нет-нет! — перебила его Анита. — Это были убийства. И я жалею, что сеньор Рамос не хочет нам помочь раскрыть имя преступника.

— Вы напрасно думаете, будто оно мне известно. — Мексиканец смерил ее долгим взглядом, помолчал и закончил: — А если бы я его и знал, то все равно не назвал бы.

Бом-м! бом-м! бом-м!.. В простреленной, перекосившейся рубке начали бить капитанские часы. Они били медленно, с надсадой, а их механизм клокотал, как легкие заядлого курильщика. Рамос двинулся к пролому в стене.

— Скоро остановятся, надо завести…

Какой же он был ответственный, этот латиноамериканский кабальеро! Гибли его товарищи, шхуна могла трижды утонуть или разлететься на куски, а он думал о том, как выполнить наказ мертвого капитана и не дать остановиться часам, которые никому уже не были нужны.

Рубка зияла дырами, как швейцарский сыр. Аните хорошо было видно, как Рамос подошел к башне с ходиками и проверил, не повреждена ли она. Неисповедимый рок хранил ее, ни один осколок не задел шлифованных дубовых граней и циферблата. Рамос легонько, чтобы не поцарапать, придержал ее своей железной лапой, а левой рукой в перчатке достал ключик.

«Их надо заводить дважды в сутки», — вспомнила Анита.

Внезапно ее размышления круто поменяли русло.

— Сеньор Рамос! Когда я… когда мы с Алексом попали сюда, на корабль, меня одолевало множество вопросов. Кашель Накамуры, жвачка Джимбы… Все эти загадки уже разрешены. Кроме одной. Почему вы никогда не снимаете перчатку с левой руки?

Рамос вздрогнул и промахнулся ключиком мимо черного отверстия в циферблате.

— Зачем вам это, сеньора? Есть вещи, о которых мне не хотелось бы распространяться…

Но она настаивала:

— Что у вас там? Покажите!

Рамос угрожающе вскинул железную длань. В нестойких факельных проблесках, прорывавшихся в рубку, он смотрелся как посланец Люцифера.

Но Максимов не страдал чрезмерной впечатлительностью.

— Да что его упрашивать, Нелли? Сейчас поглядим!

Он поднял валявшийся на палубе лом, который они брали с собой на скалу, и вошел в рубку.

Рамос попал-таки ключиком в скважину, но, видя, с какой решимостью приближается Алекс, отложил дела на потом.

— Право же, вам лучше бы этого не требовать. Хотя… теперь уже неважно.

Он вцепился зубами в перчатку и содрал ее с руки. Узловатые пальцы были изборождены нагноившимися язвами, усеяны темными пятнами и сыпью.

Алекс встал, будто его приколотили гвоздями к полу рубки, и бросил лом.

— Проказа?

— Так и есть, сеньор. Она у меня уже два года. Не зря ее называют «ленивой смертью». На лице еще ничего не видно, но она точит меня изнутри, а воспаления на руках начались этой зимой. Не из-за ядра мне пришлось отнять правую, а из-за этой болезни, будь она неладна…

— Руэда знал об этом?