Пучина. — Для чего может пригодиться острога. — Жупел Карибского моря. — Гробница в скале. — Последний подозреваемый. — Снова на шхуне. — Терзания Аниты. — Одиннадцать часов вечера. — Перчатка сеньора Рамоса. — Озарение. — Царапина, оказавшаяся страшнее любой раны. — Послание с того света. — Все разъясняется. — Исповедь беспощадного благодетеля. — Прощальный подарок. — Гроза. — Огни на мачтах. — Признание.
Очутившись по горло в воде, Анита схватилась за кромку рифа. Та оказалась скользкой, пальцы съезжали, а навалившаяся тяжесть тянула книзу.
— Алекс!
Максимов уже и так был рядом — протягивал ей руку.
— Хватайся!
Для начала неплохо бы избавиться от того, кто на нее напал. Анита извернулась и лягнула его пяткой, попала в мягкое. Заработала наугад локтями, и они тоже с противным чмоканьем замолотили по сгустку слизи.
Да кто же это?
— Нелли, пригни голову!
Она нырнула под воду, и над ней пролетела острога. Клещи разжались, и освобожденная от груза Анита сумела вдеть босую стопу в расщелину скалы. Приподнялась, вынырнула. Максимов вынул ее из воды, подержал на вытянутых руках, давая обтечь, и поставил перед собой.
— Спасибо, Алекс! Если бы не ты, этот дракон утянул бы меня на дно…
У страха глаза велики. Напавшее на нее животное вовсе не походило на дракона: близ мели извивался клубок щупалец, в середине которого торчала острога. Цвет кожи уродца на глазах менялся, становясь из малинового зеленым, а вокруг растекалось бурое облако.
— Это карибский осьминог, сеньора, — пояснил Рамос. — Обычно они не превышают пяти фунтов, но вам попался на диво крупный…
— Мне всегда везет… Он хотел меня слопать?
— У этих осьминогов в ходу каннибализм, то есть они могут питаться себе подобными. Но о том, что они нападают на человека, я никогда не слышал. Наверное, его кто-то напугал или разозлил.
Осьминог постепенно ослаб, прекратил борьбу, и тяжелая острога увлекла его в глубь моря.
Мокрая туника облепляла Аниту, делая формы неприлично рельефными. Утешало одно: факел в руке сеньора Рамоса почти догорел и света давал с гулькин нос. А в сумраке интимные подробности скрадываются. Еще и Алекс заслонил ее собой.
— Надо возвращаться на шхуну, — сказал он. — Вода прибывает, часа через два можем попробовать снять судно с мели.
— А как же Джимба? — Анита посмотрела на австралийца, застывшего в нише подобно памятнику.
— А что Джимба? Он нам уже не помощник.
— Я не об этом. Бросим его на съедение рыбам?
— А у нас есть выбор? Сейчас не до похорон. И какая разница: оставим мы его здесь или зашьем в мешок и опустим в море? Участь одинакова: рыбы и осьминоги в любом случае до него доберутся. Если возражаешь, давай спросим у нашего капитана. Решение за ним.
Факел догорел, и Рамос бросил почерневшую палку под ноги. Ее подхватило ускорившимся течением, понесло через мель.
— Сеньор Алекс прав. Эта скала станет для Джимбы подходящей могилой. Мы едва ли что-то можем для него сделать…
Огласив свой вердикт, он направился к кораблю. Анита и Алекс шли по бокам — натуральный почетный эскорт. Анита как смогла выжала тунику и расправила, подставив ветру.
Однако не заботы о гардеробе одолевали ее. В голове докучливой мухой билась мысль, что из всего экипажа «Избавителя» выжил только Рамос. И поскольку Анита совершенно точно знала, что ни она сама, ни Алекс, ни того пуще Вероника убийцами не являются, выходило, что со своими товарищами по команде разделался он. Смерть Джимбы — лишнее тому подтверждение, ибо один лишь Рамос имел возможность спровадить его на небеса — задушить или легонько тюкнуть отравленной стрелой, не оставив кровавой раны. При отсутствии лекаря, который способен провести подробный осмотр и вскрытие, уличить его невозможно. Он это знает, потому и держится так безмятежно.
Но как быть с мотивами? С чего бы мексиканцу замыслить и осуществить эдакое злодеяние? С маниаком он не схож, религиозные ритуалы, тем более с жертвоприношениями, тоже, кажется, не по его части. Месть Анита отмела сразу. Не могла же вся разношерстная команда в такой мере насолить Рамосу, что он объявил ей вендетту. Выгода? Глупо. Все, что ему достанется (хотя и в этом Анита не была уверена, потому что не знала местных законов), — ломаная-переломаная шхуна, которую нужно еще довести до берега. Не тот приз, ради коего решаются на душегубства.
Рамос не был графом Калиостро и не обладал способностью читать людские помыслы, как буквы с листа, однако сейчас ему и не требовалась особая проницательность, дабы уразуметь, о чем задумалась вымокшая до нитки, но по-прежнему прекрасная сеньора.
— Вы считаете, что это я всех погубил? — он уловил ее замешательство и подбодрил: — Говорите смело, я хочу знать правду.