Тихая гавань

- Мне некому мстить. Этих людей расстреляли, так как они угрожали Рейху.

Барт улыбнулся:

- Старик, не нужно выкручиваться: просто расскажи, как ты уговорил своего напарника напасть!

- Зачем мне это?

- Убить немца, - улыбка на лице офицера сменилась гримасой ненависти и боли. - Вы же ненавидите нас.

- Герр лейтенант, эти люди для меня чужие: не родственники, не друзья. Я — чужак в этом городе...

- Я знаю твою историю. Ты долго ждал момента, чтобы нанести удар. Мы сохранили тебе жизнь, а ты отплатил изменой.

Косматкин подбирал слова, так как любые разумные доводы о его невиновности явно отметались в самом начале. Он поднял руку, чтобы вытереть еще раз кровь с брови, и Барт отшатнулся.

- Я — разумный человек, и если бы пошел на такое, то скрылся из города.

Немец отошел к двери:

- Верните его пока к остальным и тащите сюда отца этого выродка.

Косматкина вернули в общую камеру. Там было пустовато — задержанных уводили на допросы, значит ими занимался не только лейтенант. К нему подошел поляк, читавший молитву. На скуле у него красовался свежий синяк, а губы были разбиты:

- Я ему троюродный брат, мы и не общались-то толком никогда. Меня же не расстреляют?

- Не знаю, - Косматкин процедил слова, так как говорить было физически больно, да он и на самом деле не знал , что их ждет в ближайшем будущем. Он не испытывал никакой злости к этому поляку, хотя тот перед допросом желал ему смерти.

Косматкин сел на холодный каменный пол и прислонился спиной к стене, тело начинало пульсировать болью — избиение не прошло даром. Но он почему-то был уверен, что даже ребра остались целыми. А синяки, ну , синяки сойдут, как и кровоподтеки, если почаще прикладывать ткань с водой. Он поймал себя на мысли, что рассуждает так, словно его уже отпускают домой, и он вот-вот начнет залечивать раны. Косматкин закрыл глаза: ему оставалось только ждать решения немцев.

…

Барт зашел в свой кабинет и практически рухнул на стул: нога неистово ныла. Ноющая боль периодически разряжалась крайне болезненными всплесками, словно кто-то втыкал в мышцу раскаленный на огне железный прут. Такие приступы у него случались один-два раза в месяц, и сегодня был именно такой день. Спасение было вполне реально — укол морфия, и он забудет о боли, но лейтенант не доверял наркотикам, разумно полагая, что достаточно легко пристраститься к ним. На соседней с его семьей улице жил мужчина, прошедший французскую кампанию еще при кайзере, получивший ранение. Он пристрастился к уколам, и Барт наблюдал, как стремительно тот менялся, превращаясь из вполне респектабельного бюргера в худое, задерганное существо. Потом он куда-то пропал, но вряд ли с ним случилось что-то хорошее, так что лейтенант предпочитал перетерпеть боль. Обычно в такие дни он брал увольнительную, но эта ночь не позволила ему остаться дома. Проклятый польский придурок решил зарезать Шульца.

Сперва лейтенант решил, что нападение связано с их совместным расследованием, и этот польский подметала и есть таинственный убийца, но после допросов стало понятно, что к убийствам офицеров он не причастен, а нападение было неудавшейся местью за казнь. Этот идиот узнал от своего отца-полицая, что в город прибыл Шульц, какая-то немецкая фигура, после чего Зайберт распорядился казнить подозреваемых в нелояльности. По мнению этого придурка вина за их смерти лежала на сыщике, так как до его появления никого не казнили, а если и арестовывали то только за кражи и грабежи. Преступников отправляли на принудительные работы в Германию. Барт знал, что условия там были очень жесткими, но все же не мгновенная смерть от выстрела. И этот чертов Анжей, целый день накачиваясь алкоголем, в итоге решил зарезать Шульца. О своем намерении он высказал одному из собутыльников в пивной. Тот, по его словам, не воспринял это серьезно, поэтому не стал докладывать в полицию или комендатуру, но Барт понимал, что он просто выкручивается.

Так что нападение на сыщика — всего лишь пьяный психоз сына полицая. Лейтенант уже предвидел судьбу этого мужика: расстрел. Поделился информацией о Шульце с сыном, рассказал, где остановился сыщик и куда собирается пойти вечером. Понятно, что он не ожидал от сына такого дикого поступка, но разглашать служебную информацию нельзя. Зайберт не простит ему такого, да и Барт решил, что будет настаивать на расстреле, так как это послужит уроком для остальных полицаев из местных. Лейтенант вздрогнул — в ноге взорвался очередной огненный шар, а ему еще предстояло писать рапорт.

- Шмультке, - в кабинет открылась дверь, и водитель спросил:

- Что вам угодно, герр Барт?

- У тебя есть что-нибудь выпить?

- Найдется, - Шмультке закрыл дверь.

Лейтенант знал, что его водитель неравнодушен к алкоголю, но это никак не отражалось на его исполнительности, поэтому Барт закрывал глаза на частый запах свежего перегара от своего водителя. Сам он к спиртному относился спокойно: иногда мог выпить кружку-другую пива или бутылку вина, но такие случаи бывали редко.

Шмультке вернулся через несколько минут — ходил в машину — и протянул стальную фляжку: