Тихая моя родина

Можно представить, до какой степени оскорбляли опытных настоятелей такие проявления явного недоверия, да ещё при полном доверии к мальчишке, который в монастыре — «без году неделя». Можно представить, как они роптали, собираясь вместе. Архиерей фактически поставил ни во что всю их монашескую жизнь. Он, можно сказать, взвесил их на весах и нашёл весьма легкими. Решительно взявшись за наведение порядка в монастырях, владыка Никон не склонен был щадить ни чьих самолюбий, при этом своё доверие к отцу Неофиту он подчеркивал может быть даже излишне нарочито: «В виду доброго отношения игумена Неофита монах Сергий удостаивается сана иеродиакона». Такие резолюции, не надо сомневаться, ещё больше усложняли и без того непростое положение отца Неофита в монастырской среде, где он с самого начала оказался противопоставлен всем. Но таков уж был почерк этого удивительного епископа Никона.

Принесла ли плоды эта политика обновления? Некоторые плоды она безусловно принесла. Ради наведения порядка на сокращение братии шли, не раздумывая. К 1911 году в Спасо-Прилуцком монастыре братия составляла всего лишь 3 человека. Это были все до единого новые люди. Про каждого из них архимандрит Неофит писал твердой рукой и с чистым сердцем: «Качеств отличных, к послушанию способен и усерден».

***

Надо полагать, что и среди жителей окрестных деревень авторитет Прилуцкой обители удалось поднять. Крестьяне больше не видели шатающихся по улицам пьяных монахов. Кроме того, отец Неофит делал всё, чтобы привлечь к обители внимание благоговейно-трепетное. Вот как он сам описал событие, которое произошло 17 января 1910 года:

«Поезд, громыхая колесами, приближался к монастырской платформе. Темнело. Было около пяти часов. С монастырской колокольни раздался торжественный звон. Он возвестил о грядущей радости — встрече иконы «Скоропослущница» Божией Матери, благословения святой горы Афон. В громадной толпе народа, собравшейся возле хоругвей и икон, принесенных из Спасо-Прилуцкого монастыря, произошло движение. Народ заволновался, раздалось стройное негромкое пение. И стар, и млад закрестились. «Матушка ты наша, Пресвятая Богородица, прости нас», — слышались голоса женщин. Иеромонах в облачении вынес из вагона икону, народ бросился к святыне. «Батюшка, дай понести икону», — просят все. Святая икона была поднята высоко из опасения, как бы в порыве горячей ревности православные не вырвали её из рук священнослужителей. Звон колоколов, пение монастырского хора и плач народа, плач умиления, слышались в воздухе.

Крестный ход со святынею, благословением горы Афонской, направился к монастырю медленно и стройно. Паровик свистнул как-то грустно, точно в знак прощания со святынею. Всенощная продолжалась очень долго с литией и акафистом. Стройное пение монастырского хора неслось под низкими сводами храма. Храм напоминал катакомбы первых веков христианства, особенно в начале всенощной. Таинственный полумрак, негромкое пение, отчетливые возгласы и прошения. Все предстоящие проникнуты одним чувством. Житейские попечения оставлены. Чувствуется, что все забыли, что там, за этими стенами. Здесь истинное пристанище от бури, здесь все готовы претерпеть за Господа.

Обратившись к святой иконе Богоматери, настоятель излил свои чувства в речи: «И откуда мне сие, да прииде Мати Господа моего ко мне», — так воскликнула святая Елизавета, увидев у себя Деву Марию, и душа её исполнилась истиннаго благочестия и духовного восторга. И откуда это нам, да пришла Матерь Господа нашего к нам? Пришла в пречистом лике со святой горы Афонской, которая сделалась жребием, истинным уделом Божией Матери, с насельниками которой она обещала пребывать непрестанно. Не погнушалась, пришла к нам в малую обитель, где чуть-чуть только мерцает иноческая жизнь. Пришла, верим, чтобы разбудить её, поддержать нас, грешных и недостойных. Иноки афонские, братья наши, отдаленные от нас большими пространствами, но близкие по духу, родные наши! Благодарим вас за милость вашу, что в подкрепление наше и в благословение послали сию святыню».