Тихая война

8 ноября бои немного стихли. Настал подходящий момент для моего возвращения обратно. Вете привел машину из гаража отеля «Беке», и мы тронулись в путь. На перекрестке улиц Шандора Броди и Сенткирай стоял советский танк. Наверняка он был поставлен для защиты здания Будапештского радио. Радио было единственным средством информации в те тяжелые дни, с помощью которого правительство Кадара могло поддерживать связь с населением страны.

Сам танк мы смогли бы объехать, но нашему автомобилю преградила путь его пушка, перекрывшая дорогу подобно стальному шлагбауму.

Что оставалось делать? Если бы не Вете, не знаю, как мы вышли бы из положения. Он не растерялся. Не могу без улыбки вспомнить, как он, открыв дверцу машины и высунувшись наполовину, жестами начал объяснять, что ему позарез нужно проехать. Сначала советские солдаты с удивлением смотрели на нас, на нашу машину с маленьким австрийским флажком, но потом один из них приподнял ствол пушки вверх и мы спокойно проехали под нею.

Как известно, даже в самые трудные периоды жизни у человека бывают комические эпизоды. Вот такие, как тогда у нас с советским танком. Я мог бы причислить к их числу и еще один, если бы за той историей не скрывалась более глубокая и серьезная причина.

3 ноября по дороге в Будапешт мы неподалеку от местечка Дорог подъехали к венгерскому сторожевому посту. Нас, естественно, остановили, попросили закурить. На обратном пути мы остановились в том же месте. Начальник сторожевого поста, венгерский лейтенант, начал разговор:

— Господа, мы торчим здесь и даже не знаем, зачем торчим. Мимо нас то проследует танковая колонна, то промчатся грузовики, украшенные национальными флагами. Все едут по направлению к Дьеру. А нам что делать? Стрелять в них или не стрелять? А если стрелять, то в кого именно?..

Учитывая то, что по документам я числился австрийским гражданином, я ответил уклончиво. Но, будь на то моя воля, я точно сказал бы ему, в кого он должен был стрелять, и не сейчас, а недели за две до этого…

Когда мы приехали в Мошонмадьяровар, уже стемнело. Там мы узнали, что дальше без специального разрешения, выданного советским военным комендантом, нас никто никуда не пропустит.

Поскольку мы были австрийскими журналистами, нас встретили предупредительно-вежливо и объяснили, что комендантский час не разрешается нарушать никому.

В одной из старых гостиниц города нам предложили скромный ужин, а затем расположили в удобных номерах. И все-таки я чувствовал себя почему-то неспокойно. Вероятно, действовал инстинкт самосохранения, как у человека, привыкшего работать в опасных условиях.

Во время ужина к нам подсел молодой человек, который назвался Ференцем Мольнаром. После нескольких фраз и двух-трех бокалов вина он без всякого перехода спросил у меня и Вете:

— А если я вслед за вами подамся в Вену, вы мне там поможете устроиться?

Мы переглянулись, понимая, что за этим вопросом кроется серьезное намерение.

— Само собой разумеется, — ответил я. — Мы не можем оставить человека в беде. Но только как нам самим выбраться отсюда?

— Тогда идите в свою комнату, а я приведу к вам человека, который вам поможет.

Примерно через полчаса парень вернулся вместе с пожилым грузным мужчиной.

— Имени у меня не спрашивайте, — сказал мужчина. — Я офицер полиции. В настоящее время прикомандирован к советской военной комендатуре. Фери сказал мне, что вы попали в затруднительное положение.

Говорил он тихо и спокойно, словно рассказывал нам о том, какая завтра будет погода, а это спокойствие вселяло в нас какую-то надежду.

— Вам необходимо уехать отсюда сегодня же ночью, — продолжал он. — Наш начальник просто тянет время и не пропустит вас до тех пор, пока не получит соответствующего разрешения от вышестоящей инстанции.

И опять я оказался перед выбором, что делать — ждать или во что бы то ни стало ехать?

— Без пропуска мы и пятисот метров не пройдем, — сказал я.

— Это верно, — кивнул мужчина и сунул мне в руку какие-то бумаги: — Я принес чистые бланки. Заполните их, а потом я сам вас провожу.

На рассвете после многочисленных проверок мы приехали в Хедьешхалом. Сердце мое билось учащенно, да, видимо, и у моих спутников тоже, когда наша машина затормозила перед зданием погранзаставы. Я знал, что впереди меня ждал трудный и опасный путь, но заглянуть в будущее никому не дано. Я боялся, но не терял надежды.

Об этом я и думал, когда, внимательно проверив документы и вместе с нами распив бутылку абрикосовой палинки, начальник погранзаставы лично поднял перед нами шлагбаум.

РАЗОБЩЕНИЕ ЭМИГРАЦИИ

Штамп в моем заграничном паспорте свидетельствует о том, что 9 ноября 1956 года я пересек границу Австрии в Никкельсдорфе.

Пока я ездил на родину и находился в больнице «Рокуш», у меня было достаточно времени, чтобы подумать обо всем. Размышлял я и о будущем страны, и о себе самом. Мне нужно было предугадать, какие меры мог предпринять враг. Только предвидя это, я мог рассчитывать на то, что мне удастся не только прожить это время, но еще и достичь каких-либо результатов.