Тихие омуты

– А как вы относитесь к нашему Тошке? – продолжил расспросы Александр.

– Как можно относиться к человеку, который обобрал собственный фонд? Но с этим еще можно смириться. Однако он ведь работает и по мелочам, например, я видела, как в кафе он слопал три булочки и не заплатил за них!

– Антон, это правда? – строго вопросил Александр.

– Так булочки-то были крохотные! О чем разговор!

– А еще, – продолжала ябедничать Джекки, – он дерется с женщинами...

– С какими? Уточните! – настаивал Павел.

– С красивыми, в частности со мной!

– Он вас бил? – ужаснулся Александр.

– Меня фиг побьешь! Но он пытался! – Джекки усмехнулась.

– Это она мне врезала! – уточнил Антон.

Джекки не унималась:

– Кроме того, он не умеет плавать и боится высоты. Так что парень-то никудышный!

– Большое тебе спасибо, Женя! – просиял Антон.

– И тебе большое спасибо! – просияла Джекки.

Черту подвел Павел:

– По-моему, вы – два охламона, которые созданы друг для друга!

– А что же мы сидим по-сухому? – укоризненно воскликнул Александр.

– За Женю надо выпить! – поддержал Павел.

В то время как охранник-официант разливал мужикам воду, Павел наклонился к Джекки:

– Что вы предпочитаете?

– То же, что и все! – Джекки держала марку.

– Я тебе не советую, – заговорщически шепнул ей Антон Михайлович.

– Никакой дискриминации! – И Джекки протянула охраннику свой бокал.

– Женя, – с чувством начал Павел, – мы вас утверждаем! Саша, ты не против?

– Я – за!

– Надеюсь, Женя, – торжественно продолжал Павел, – вы сделаете из нашего обалдуя нормального человека!

Тут вмешался Каштанов:

– За женщин джентльмены пьют стоя!

Все трое, как по команде, поднялись и... пиджаки и галстуки на джентльменах имелись, а вот с брюками обстояло хуже. Все трое довольствовались лишь купальными трусами. Джекки не подала виду, что заметила сей пассаж. Джентльмены, как заправские алкоголики, влили в себя по стакану и уставились на Джекки. Она оказалась на высоте. Тоже опрокинула стакан и смачно крякнула:

– Крутая штука! Дайте закусить скорее!

– Женя, ты наша баба! – с восторгом воскликнул Павел.

Все четверо засмеялись и стали закусывать.

А потом все сидели у костра, и Каштанов пел, аккомпанируя себе на гитаре, песню опять-таки на стихи одного из соавторов повести. Друзья задумчиво слушали. Слушала зачарованно Джекки, ее глаза светились. Даже охранники, примостившиеся на порожках автомобилей, расслабились и не зыркали настороженно по сторонам.

Хочется легкого, светлого,
нежного, раннего, хрупкого, пустопорожнего,
и безрассудного, и безмятежного,
напрочь забытого и невозможного.

Хочется рухнуть в траву не помятую,
в небо уставить глаза завидущие,
и окунуться в цветочные запахи,
и без конца обожать все живущее!

Хочется видеть изгиб и течение
синей реки средь курчавых кустарников,
впитывать кожею солнца свечение,
в воду, как в детстве, сигать без купальников.

Хочется милой наивной мелодии,
воздух глотать, словно ягоды спелые,
чтоб сумасбродно душа колобродила
и чтобы сердце неслось ошалелое.

Хочется встретиться с тем, что утрачено,
хоть на мгновенье упасть в это дальнее...
Только за все, что промчалось, заплачено
и остается расплата прощальная...

А потом телохранители ловко убирали следы пиршества. Судаковский фамильярно прощался с Джекки и Антоном, потом обнял Александра. Все обменивались какими-то прощальными теплыми словами, но дело было не в них. Встреча пробудила в друзьях что-то ясное, истинное...

Вот помчался «мерседес», на хвосте которого висел джип. Деликатный Александр двинулся к своему дому, приветливо помахав влюбленным. Каштанов и Джекки остались вдвоем.

– И мне тоже пора в Москву, – печально вздохнула Джекки.

– Я поеду с тобой, что мне тут делать одному?

– Отдыхать, ты же в отпуске.

– Теперь мы будем отдыхать вдвоем! – многозначительно заявил Каштанов.

– Тебя в Москве куда подвезти?

– Как куда, домой! – автоматически ответил Антон Михайлович и вдруг осекся.

– Домой так домой! – сказала Джекки будничным тоном. – Не ко мне же тебе ехать...

И Джекки ушла, оставив его одного на берегу. Она шла через деревню Тихие Омуты, и слезы висели на кончиках ее ресниц.

Антон Михайлович, сидя на берегу, осознал, что ему надо либо круто менять жизнь, либо возвращаться к жене. Он чувствовал, что не готов к решению...