Тихие приюты

За семь лет своего существования в Сергиевом скиту, благодаря неусыпным трудам ее строителя, иеромонаха Герасима, как по мановению волшебного жезла, получилось следующее: просторный деревянный храм во имя Преподобного Сергия, Радонежского чудотворца. Храм этот интересен тем, что он представляет собой один из древних деревянных храмов, бывших в Тихоновой пустыни и построенных Тихоном Калужским. В нем, до постройки каменного храма во имя Преображения в Тихоновой пустыни, почивали мощи преподобного, но после того, когда этот последний был выстроен, этот храм был, если так можно выразиться, «не у дел», а затем, когда Герасим приступил к оборудованию Сергиева скита, Тихонова пустынь уступила его Герасиму для его обители. О. Герасим поставил его на фундамент, заново восстановил в нем всю живопись, поместил в него полученные им две святыни из стаporo Иерусалима: одну – в виде изображения святой Троицы, написанную на Мамврийском дубе, а другую – в виде образа Воскресения Господа Нашего Иисуса Христа, изображенного на камне от гроба Господня.

Внизу под этим храмом, в фундаменте, о. Герасим построил небольшой храм во имя Преображения Господня.

Далее здесь же находится деревянный дом для инвалидов, состоящий из двух этажей; в верхнем, кроме того, помещается больница для амбулаторных больных. Перед домом для инвалидов разбит личными трудами о. Герасима с братией прекрасный цветник, имеющий посередине бассейн с небольшим фонтаном.

Говоря о доме инвалидов, нельзя обойти молчанием этой, если можно так выразиться, главной задачи в деле служения о. Герасима Господу.

Отец Герасим задался мыслью принимать в свою обитель исключительно только бездомных и совершенно неправоспособных калек, которые делятся у него по правоспособности на две группы: на группу совершенно неспособных людей, не имеющих даже возможности передвигаться без посторонней помощи, и на группу кое-как еще могущих нести тот или другой труд.

Не знаю, что трогательнее в этом великом служении отца Герасима Господу Богу в лице своего ближнего: эти ли беспомощные, неподвижные, полуживые, полумертвые существа, не сходящие с коек, утратившие способность видеть, слышать, а быть может, и понимать окружающую их жизнь; безногие, безрукие, живые, но наполовину умершие люди, около которых очень часто с непередаваемой любовью, сердечностью и теплом пребывает их попечитель, и рачитель, и отец о. Герасим; или те, пораженные каким-нибудь нервным недугом или слепотой и несущие тот или другой труд во время Богослужения или при выполнении каких-нибудь других обязанностей при монастыре.

Как те, так и другие, помимо скорбного чувства сострадания, вызывают в человеческой душе чувство какого-то безмолвного преклонения перед ними, как перед носителями постигшего их по воле Творца того или другого несчастья.

Глядя на все такие скорбные явления жизни, основные причины которых не в силах разгадать ни один человеческий ум, ни одно человеческое сознание, часто приходят на память слова одного очень известного проповедника Англии и Америки (Торрей), который говорил о Библии вообще и о Слове Божием в частности следующее: «В Библии – в этой беспристрастной летописи всего пережитого человечеством – весьма нередко, как и в действительной жизни, приходится сталкиваться с такими явлениями, причину и смысл которых отказывается постигнуть человеческий ум. В этих случаях никогда не должно пытаться разрешить своим собственным умом назойливые вопросы: для чего и зачем это, а отнестись к ним или в надежде, что со временем Господь Сам ответит на эти вопросы, или склонить с глубоким смирением свою горделивую мысль перед волей Всемогущего и не пытаться постигнуть непостижимое; так как установлено, что стоит лишь только человеку ухватиться за горделивую мысль разъяснить собственным опытом, собственными соображениями волю Того, которая не может быть постигнута никакими нашими силами и средствами, и он мгновенно делается жертвой духа тьмы, его специфической гордыни, и не задумываясь произносит в безумном ослеплении осуждение Творцу, обвинение Его в несправедливости, в незакономерности, в жестокости и в других подобных этому хульных измышлениях возгордившегося человеческого ума».

Такое отношение человека к Верховному Промыслителю, даже при самом поверхностном рассуждении, является результатом того исключительного безумия, которым, как живым протестом против попытки капли воды оценивать необъятную величину неизмеримого океана, охватывается человеческий ум. И это даже для самого простого ума становится до очевидности ясно.

На самом деле, был ли бы для человека Бог Богом, если бы первый мог не только понимать, но даже и наводить критику на все Его дела, на все проявления Его Божественной воли?

Не был ли бы, наоборот, при этих условиях человек Богом своего Бога?