Тихие выселки

— Что бы ты с ними стал делать? Не было бы Машки, жили бы мы спокойно: об нас ни слуху и мы других не знаем. Ты думаешь, комплекс стали бы строить? Через Машку строят. Сначала об ее почине на всю область заголосили, затем на собрании животноводов она областному начальнику понравилась — пошло и поехало. Нынче из-за кого допоздна засиделись? Из-за Машки. Она, так сказать, заставила нас на ферме изменить всю технологию. Замуж бы ее выдать, — поглядел на Никандрова. — Я бы, Герман, такую девку не упустил! Видная собой, ничего не скажешь, я старик, а завидую тому, кому она достанется. Эх, мне бы твои года да силушку твою! С Манькой не пропадешь.

— Пожалуй, надо идти, а то Аганька ночевать не пустит, — отговорился, поднимаясь, Никандров. Плотен, крепок был Никандров, а и его слегка покачивало. Следом за ним тяжело встал Грошев — огрузнел от водки и еды.

— Бабу тебе, Гера, надо, бабу, тогда ты к людям подобреешь. А может, не пойдешь? Ложись на Райкину постель.

— Нет, пойду. Ну, чуден ты.

Выпроводив гостя и заперев за ним наружную дверь, Грошев пропел:

— Нам не страшен серый волк, серый волк…

— Ты бы его до Аганьки довел, — сказала Лукерья.

— Сам дойдет. Ишь, как себя бережет, но нынче осмелился, даже выпил вон. Эх, все мы люди-человеки!

12

У Низовцева, как у всех крестьян, был свой пятистенный дом, около дома сад с десятком яблонь, с зарослями вишни и терна, за садом — огород.

Низовцев колол дрова в пустом дворе. На душе у него было спокойно, батареи выпросил на подстанции газопровода, через два дня в дом животноводов дадут тепло. В дом переберутся кузьминские доярки, там же откроют и столовую. На вывозку торфа с болота «Сельхозтехника» обещает прислать колонну грузовиков и тягачей, приезжих шоферов и трактористов тоже придется разместить в доме животноводов.

— Уладим все! — произнес вслух Низовцев и ударил колуном по чурбаку.

— Отец, завтракать, — позвала с крыльца жена.

Неторопливо позавтракав, он минут десять понежился на мягком диване. Вроде бы спешить некуда, но привычка одержала верх — быстро поднялся, надел полушубок черной дубки и медленным шагом пошел в контору.

Тихое Кузьминское от снежных наносов стало ниже, невзрачнее. Где-то в конце села к ферме проехал мужик на санях, за ним желтая собачка увязалась. Из-за поворота показалась в длинной шубе древняя Лукерья Угрюмова. Низовцев заранее приготовился к встрече. У Лукерьи всегда находилась какая-нибудь просьба. Старуха низко поклонилась и загородила председателю дорогу.

— Батюшка, Андрей Егорыч, ты бы зашел ко мне — потолок треснул. Вот-вот задавит, да меня, старую, задавить и надо, всем бесполезна, но тебя жалко — накажут. Как-никак живого человека придавило. Она, Советская власть, не любит этого. Зайдешь, что ль? — Бесцеременно разглядывая председателя, помотала головой: —А худой ты, на работе измотался, чай. Ты этих, окаянных, помощников, больше гоняй. Ежели самому зайти неколи, Петьку Грызина с топором пришли. А уж он, Петька, знает, сколь досток-то надоть.

— Ладно, ладно, бабушка, пришлю.

— Ну, бог спасет, — поклонилась и тихо тронулась дальше по своим делам.

«Надо не забыть послать Грызина к Угрюмовой, — подумал Низовцев под скрип шагов. — В колхозе она со дня основания, считает его своим, не на сына надеется, а на колхоз, вот она, жизнь, как повернулась».

На крыльце конторы он нагнал письмоноску.

— Нам свежая почта, — сказал он весело. — Давай, Валя, ее мне, посмотрим, что ты новенького принесла. — Он быстрыми шагами прошел в кабинет и с нетерпением принялся читать письма. Особо заинтересовали два письма. Малиновец Павел Кошкин соглашался с ценой, какую колхоз ему предлагал за пустующий дом, малиновец Алексей Куделин, а просто Кузнец, сообщал, если нужны кузнецы, то может вернуться на выселки, и, конечно, просил квартиру: дом-то свой он продал.

— Это уже интересно, — порадовался Низовцев и заходил по кабинету с довольной улыбкой. — Интересно. Ну, Алексей Куделин, ты, как говорится, первая ласточка, хотя она весны и не делает однако…

В дверь просунулась посыльная, круглолицая, шустрая бабенка.

— Андрей Егорыч, слышу, вы разговариваете, думала, кто у вас есть. Сын из Минска на побывку приехал, всего на три дня, может, посидеть к нам зайдете?

Андрей Егорович привык к приглашениям, но почти никогда ими не пользовался. Не то чтобы людьми пренебрегал, просто берег время. От приглашения отказался, но посыльную отпустил:

— Весь день гляди на сына, только попутно забеги к Георгию Кошкину, скажи: я вызываю.

Гога пришел не один, а с Настей. Настя вошла первой. Низенькая, грудастая, в потертой жакетке и короткой юбке, она казалась кургузой. Гога возвышался за ее спиной. Он был тонкий, сухой, на узком смуглом лице гирей от ходиков висел нос. Сама Настя топ-топ к председательскому столу, не заговорила, а закричала:

— Андрей Егорыч, я его в Малиновку не пущу! Пусть дома зиму сидит! Со мной хочет жить — ни на какой торф не поедет!

Ошеломленный ее наскоком, Низовцев рассердился:

— Зачем он сидеть будет около тебя? Видишь, она потерпеть не может!