Солдаты гоготали, довольные, взваливая на спины мешки с хлебом и крупой. Очистили все, но под матрацы не заглянули.
Один из офицеров подошел к Тишкову и ткнул его дулом пистолета в грудь.
— Коммунист?
— Я педагог…
— Отвечать! Коммунист?
— Я педагог…
Офицер что-то крикнул двум солдатам. Они схвати-ли Тишкова, оттащили в сторону. И принялись бить на глазах у веси колонны.
Вперед выскочил Павел, он бросился на помощь отцу. Но Павла сбили с ног. И его тоже стали жестоко избивать.
Офицеры хватали детей за волосы, кричали, выпучив глаза, брызгая слюной:
— Где коммунисты?
— Кто здесь коммунисты?
Лидия попыталась было что-то сказать по-немецки, но ей сразу же досталось кожаной перчаткой по щеке. И она замолчала, злобно поглядывая на ударившего ее офицера зелеными суженными глазами.
Детям тоже доставалось. У некоторых пошла из носа кровь. Но все молчали. Ни слова не было сказано.
Никита Степанович, окровавленный, изодранный, поднялся с земли.
В это время к обозу подъехала легковая машина, в которой сидел важный офицер, седой и старый. Он взмахом руки приостановил расправу.
— Откуда и зачем идете? — спросил он, выходя из машины.
К нему подбежал Павел, вытянул руки по швам и подобострастно произнес:
— Разрешите доложить, господин офицер!
Тишков додумал: «Только бы не переиграл, не переусердствовал!»
Офицер ответил через переводчика:
— Докладывайте.
— Мы все тут являемся преданными Германии! И на благо великой Германии мы, старшие, решили сохранить эту рабочую силу. Теперь ведем детей в тыл, туда, куда указали нам ваши коллеги еще в Лесвидах…
— В Лесовидах? — переспросил офицер. — Среди вас есть коммунисты?
— Все преданы великой Германии! — воскликнул Павел.
Офицер как будто остался доволен. Он медленно прошелся вдоль колонны детдомовцев, вглядываясь в лица. Остановился возле поварихи.
— За что так избита?
Повариха молчала. И переводчик еще раз задал ей тот же вопрос:
— За что избита?
— А что же дети теперь голодными останутся? Идти еще далеко… А эти… ваши солдаты обобрали нас. Ни крошки хлеба детям не оставили! Кому нужна такая рабочая сила — хворая и голодная?..
— Ничего! — Офицер улыбнулся. — Придете на место — там вас и накормят.
Затем офицер нахмурился и спросил Авдотью Николаевну:
— Кто тут коммунист? Отвечать!!!
— Какие там коммунисты, — повариха пыталась улыбнуться — Вот кто тут: дети! Больные, истощенные, голодные. Никому вреда никакого не сделали… Посмотрите на них, какие они несчастные. Вы бы им хоть мешочек-то хлеба оставили!..
Офицер махнул рукой и пошел назад. Он сел в машину, крикнул мотоциклистам, чтобы те оставили детдомовский обоз и ехали за ним.
Куда-то очень торопился этот генерал. А так как дорога была лесная, то боялся за свою жизнь.
Поэтому он успокоился только тогда, когда увидел, что фашистские мотоциклисты выстроились впереди и сзади его машины.
Укатили солдаты. Обоз тронулся дальше.
— Повезло! — вздохнул Тишков. — Пока все живы остались!
Павел побежал к Лидии.
— Лидочка! Видела, как я их здорово, а? — радовался он, как мальчишка. — Здорово я их разыграл! И ведь поверили, гады, поверили! Правда?
— Поверили, — сказала Лидия. — Только в следующий раз ты не забудь крикнуть: «Хайль Гитлер!»
— Очень надо! Этого я кричать не буду…
— Тогда тебе не поверят…
— Э-эх, взял бы я автомат, да скосил их всех! Вернемся, я в партизаны уйду. Вот увидишь…
— А Виктор Иванович уходит уже. Ты слышал?
— Да. Мы так решили на собрании…
— На каком собрании?
— Ах, ведь ты не знаешь!.. Вы с Зиной тогда осматривали детей. А у нас было партийно-комсомольское собрание.
— О чем же?
— О том, как будем возвращаться домой. И еще о том, что надо о себе дать знать нашим.
— И это должен сделать Виктор Иванович? Не нашли кого помоложе…
— Да. Он должен пройти к нашим. И он пройдет. Он очень сильный человек. Я его хорошо знаю.
— Когда же он пойдет?
— За Полоцком. Там начнутся знакомые леса. И Виктор Иванович там каждое дерево знает, каждый кустик. Он возьмет с собой все наши документы. Возьмет и карточки, где выписаны данные о детях…
— А это еще зачем?
— Чтобы люди знали, кто мы такие…
Тишков заметил, что дети изменились до неузнаваемости. И самое страшное — молчание. Они молчат. Постоянно молчат, будто им нечего сказать друг другу. И как только предоставляется возможность, они стараются примоститься где попало и уснуть.
Колонна прибыла в село Сиротило. Обойти его было нельзя, так как только здесь находился мост через реку Черница. А вплавь и на плотах, как раньше, теперь дети переправляться уже ice могли.
В Сиротино их также встретили фашисты. Им объяснили, что детский дом направляется в тыл и что это разрешил старший офицер, которого они встретили по дороге.
— Ага! — воскликнул переводчик. — Не врете! Офицер не мог вас не встретить!.. Но я на всякий случай позвоню ему. Поэтому переправу на тот берег пока не разрешаю!
Пришлось остановиться. Да и детям был необходим отдых. Ведь они были голодны. А провизии никакой не осталось. Но, как и прежде, местные жители не оставили детей в беде. Каждый нес из дому то, что мог.