Тихий гром. Книги первая и вторая

— А с Федорой-то у нас, не слыхали, что ль, чего было? Мужик ведь забивал ее насмерть за то, что приданого за ей не столь дали, сколь он хотел. В город ушла она от его чуть живая. А разводу никак не могли добиться. И в городу хлопотали, и в церкви, где венчались они, и в Оренбурге — нигде толку не добились. А Виктор Иванович в синод написал — выгорело ведь дело-то, право, ребяты.

— Слышь, мужики, — словно бы обрадовался Андрей Гребенков, — верно Тихон-то говорит. Спробовать надоть, а враз да и пофартит. Нам бы избенки свои на местах уберечь — всего и делов-то.

Другие мужики нехотя стали соглашаться с ним, а Тихон тронул коня и, обернувшись, еще крикнул:

— Спробуйте, мужики, терять вам нечего!

* * *

Степка Рослов, когда удавалось ему увернуться от домашних дел и вырваться на свободу, бывал чуть ли не у всех ребятишек в хуторе, своих ровесников. Вот только к Кестерам боялся заходить. Да у них не к кому и зайти-то. Старший сын — не ровесник Степке — учится в городе и редко бывает дома, а прошлой осенью и младшего увезли туда же. Только, сказывают, младший, Колька, учится так себе, кое-как. А старший, Александр, ежели все науки здесь одолеет, поедет еще куда-то учиться, может, в самый Петербург. Ученье дается ему будто бы легко.

Так что нечего Степке Рослову у Кестеров делать, а занесло его на этот раз к Даниным. Есть у них Ромка да Ванька — оба почти ровесники Степке. Ромка чуток постарше, на годок, что ли, зато Ванька обогнал его ростом, так что с обоими может равняться Степка. Опять же, если ребят дома не случится, никто ему слова плохого не скажет, не как у других некоторых: станут про все выспрашивать, а то, смотришь, осерчают ни с того ни с сего да и прогонят. У Даниных так не бывает — там все просто, как дома.

Только вот бабка ихняя чудная. Другой такой бабки не то что в хуторе — во всей округе, наверно, не сыщешь. Ростом она чуть разве пониже среднего, шустрая такая, бойкая. Носик у нее прямой, аккуратненький и глаза будто не старушечьи — что-то задорное в них поплескивает. Даже губы у нее не как у всех старух, не сморщенные. И зовут ее тоже чудно — Матильдой. Сказывают, за восемьдесят ей перемахнуло, а она, как молоденькая, сама ребятишкам пимы подшивает и летнюю обувку чинит, коня запряжет и телегу смажет — как есть все сама делает. И еще курит. Курит она какой-то душистый, вкусный табак, завертывает его в тоненькую, специально нарезанную бумагу. Ромка разок умыкнул у нее щепотку такого табаку, но завертывать пришлось в газету — невкусно, и дух не тот. Газеток у них завсегда полно: Виктор Иванович из городу их привозит. Сам читает, а то мужикам почитать дает.

Жили Данины еще дальше крайней избы Леонтия Шлыкова. Совсем в стороне от дороги дом их стоял, заимочка вроде отдельная была.

Идет Степка, шлепает мокрыми пимами — к полудню изрядно пригрело солнышко. Ветерок чуть-чуть потягивает и ударяет в нос сырым, отпаренным снегом, степью мартовской пахнет. А небо — голубое-голубое. Зимой такого не бывало. Петухи по всей деревне орут, ровно кто их переполошил.

Подошел Степка к калитке, а за ней — голоса: бабий и мужской. Виктор Иванович с женой своей, Анной, разговаривает. Тетка Анна вроде бы всхлипывает:

— Люди продадут землицу — обмывку сделают. Сколь деньжищ-то пропьют! А у нас ни смыву, ни сливу, и денежки плакали. Куда ж они деваются-то?

— Наши денежки в рост идут, Аннушка, — вроде бы усмехнулся Виктор Иванович.

— В рост, — сквозь слезы повторила Анна, — знаю я этот рост! Гляди, сколь выросло… Хоть бы ребятам десятин по двадцать, по тридцать оставил, голехоньки ведь они у нас совсем.

— Х-хе, ребятам! — засмеялся Виктор Иванович. — Да у них земли будет больше, чем у нас с тобой было… — Быстро пошел к калитке, отворил ее. — Ты чего, Степан, не проходишь? К ребятам, что ль, а может, по делу?

— К ребятам, — смутился Степка.

— А чего не проходишь?

— Неловко.

— Э, волк тебя задави, неловко! — Виктор Иванович ухватил Степку за воротник, затянул во двор и, направив к крыльцу, легонько толкнул в загорбок. — Иди! — Снова поворотился к Анне: — У наших, да и других таких вот ребят земли будет больше, чем у всего Оренбургского войска. He горюй, Аннушка. Вся Россия у них за пазухой будет!

Степка шустро перемахнул нагретые солнцем, давно не крашенные ступеньки, оставляя на них следы мокрых пимов, не слышал дальше этого разговора. Виктор Иванович всегда говорил чудно и загадочно. Тетка Анна, наверно, совсем не понимала его и оттого плакала.

Только отворил избяную дверь Степка — послышалась звонкая затрещина. Это Валька, старшая из детей Даниных, за что-то огрела Ромку, тот отскочил к печке и снова было пошел на сестру, но его отозвал Ванька, младший брат, вынырнувший откуда-то сзади, из-за вешалки.

— Степка, ты погоди тут. Хочешь — разденься. А у нас — дела. — Обняв брата за шею, он наклонил его голову, склонился и горячо зашептал: — Давай, Ромка, проучим Вальку! По одному не поддается нам, а вместе мы ее одолеем. Знаешь как… — и Ванька прильнул к уху брата, нашептывая ему что-то.