Тихий солдат

Он две недели провалялся в той же больнице, но на этот раз здоровье пошатнулось всерьез – закрылся один глаз из-за мозговой травмы, облезли волосы на том месте, куда угодила монтировка, и появилось сильное заикание. Его немедленно поставили на учет в районный психоневрологический диспансер, утвердили инвалидность первой группы, не дающую право на работу вообще, и на этом основании выгнали из парка.

В милиции к этому происшествию отнеслись без особого внимания. Сначала как будто начали проверку силами местного участкового, а потом в возбуждении уголовного дела отказали за отсутствием «события преступления»: упал, мол, старый хромой пьяница и ударился головой о вкопанное в землю ведро для окурков, а то, что на нем много других травм, так это от того, что он несколько раз поднимался и, не в силах удержаться на ногах, вновь падал и причинял себе «естественный физический» вред.

Мария Ильинична, молча выслушав краснеющего молодого участкового инспектора, обслуживавшего парк, под конец с презрением бросила ему в лицо:

– Плохо начинаешь, парень! Отца на вас, сопляков, нет… Вот уж он бы вам показал «естественный физический вред»! Повалили бы лес, да подумали бы… Подкопаев всю войну прошел, семью потерял…, предателей и шпионов давил…, ногу ему на фронте оторвало, а ты…! Глаза твои бесстыжие!

– Да что я! – всполошился инспектор, все больше заливаясь румянцем, – К начальству моему идите… Это ж они… Я вам лично…, без передачи…, у них с дирекцией парка свои дела… Просто замучили меня уже! Хоть увольняйся…, так не отпускают!

Кастальская уже с жалостью посмотрела на инспектора и устало отмахнулась:

– Ладно… Шумный он, это верно… Может и надо было слегка…для профилактики! Но не так же! Убить же могли! Все-таки, инвалид войны…, чекист в прошлом… С этим следует считаться…

– Верно, – с облегчением выдохнул инспектор и обтер пот со лба, – Считаться надо… Я доложу…

Мария Ильинична криво усмехнулась и тяжело поднялась:

– Докладывай…, только, смотри, не поперхнись.

Она степенно вышла из приемной комнаты инспектора, чувствуя спиной его изумленный взгляд.

Владимир Арсеньевич долго мучился бездельем дома в то время, когда Мария Ильинична бывала на службе, а потом вновь стал выползать во двор. Он рассказывал длинные истории о своей героической борьбе с расхитителями, с ворами и бандитами, но даже былого внимания и хотя бы видимости почтения у местных пьяниц так и не заслужил. Теперь ему сливали из стаканов по капле разной дряни, чего ему хватало, чтобы напиваться почти до бесчувствия. Своих денег он не имел, так как Мария Ильинична оформила опекунство над ним, над больным человеком, лишенным по суду дееспособности. Пенсию переводили ей на счет, а ему она ежедневно выдавала жалкие копейки на папиросы.

В июле шестьдесят третьего года Подкопаева нашли бездыханным в подъезде дома, в котором они жили с Машей. Вскрытие показало, что с ним случился ишемический инсульт и шансов помочь ему не было ни малейших, даже если бы его нашли сразу.

Маша неожиданно для всех, и даже для самой себя, очень горько пережила его смерть. Ей вдруг стало нестерпимо жаль этого одинокого по сути человека, так и не смирившегося в душе с гибелью своей первой семьи. Она понимала, что его торопливые слова оправдания в адрес артиллерийского расчета, уничтожившего по ошибке жену с сыном и с ее матерью, шли не от того, что он именно так и думал, а потому, что не имел возможности и сил отомстить за свое горе. Он был совершенно беспомощным, маленьким человеком, цеплявшимся за нее, как за единственный шанс выжить в том глухом хаосе горя, в котором очутился после войны.

Владимир Арсеньевич страдал еще и от того, что ничего не значит в ее жизни, что не способен внушить ей не то, что любовь, но и простого уважения к себе, как к мужчине, как к мужу. Ему нечего было вспомнить о своей незаметной службе в СМЕРШе во время войны, потому что ничем не отличился, ничего существенного не сделал. Маша понимала, что его болтовня во дворе должна была компенсировать то, что не дала ему жизнь – значимость в общем деле, признательность за его бесконечные страдания и благодарность за терпение. Он как будто все время сам находился под ошибочным обстрелом, унесшим когда-то жизни самых близких ему людей.