Тихий солдат

– Спасибо! Поносил…, извини, остального уж нет…, машину еще тогда, на следующий же день, угнали какие-то молодые шалопаи из артиллерии, а конфетки, шоколад и мед мы сами употребили. Мед не вкусный, а шоколад и ириски ничего себе были.

Он причмокнул, как будто до сих пор помнил вкус тех ирисок.

Павел крепко сжимал в руке часы, не зная, что ответить.

– А парней твоих жаль…, – покачал головой полковник, – Думали мы, не зря все это…, а вот видишь, как получилось… Не догнали мы тогда стрелка-то, что Ватутина убил! Не вышло! Может, он сейчас тоже где-то водичку пьет и кряхтит по-стариковски… Я на тебя зла не держу… Повезло нам с тобой тогда, вскользь ты меня задел…, только вот родинку сорвал, шрам вот теперь тут…, а так…живой! Как пришел в себя, лично во всем разобрался … Понял я всё, Тарасов! Только тогда и понял…, вспомнил тебя, наконец. А им сказал…, упал, мол, подскользнулся. Поверили… Ну, бывай, брат! Будь и ты здоров!

Он опять потер висок и вроде бы виновато усмехнулся:

– Тезки мы с тобой. Меня ведь тоже Павлом зовут…, Павел Алексеевич Герасимов…, местный я. Вот и познакомились…

Тарасов смотрел, как он уходит, догоняя своих, а в голове как будто что-то било металлом о металл, словно, это не в ремонтном цеху ремонтировали машины, а кто-то что-то сколачивал у него под усталой черепной коробкой.

6. Муж вернулся

Тарасов, перехватывая в замерзающей руке небольшой фибровый чемоданчик, долго стоял около маленькой, серебристой будочки с врезанными в стекло микрофоном и динамиком в никелированной металлической сетке. Строгая, полная, немолодая женщина с седеющим неряшливым коком волос на затылке, напоминавшая старую учительницу, быстро листала какие-то толстые, измызганные книги, нервно хватала трубку и что-то повелительно рявкала в нее хриплым голосом.

Шел мелкий дождь, обливая каменную задумчивую фигуру Ивана Федорова с раскрытым каменным же свитком в руках.

Шелестя шинами, к памятнику Дзержинскому неслись машины, уже засветились высокие окна Детского мира и серой, будто спрятавшейся от недобрых, завистливых взглядов, гостиницы Метрополь. Начинался сеанс в одном из маленьких залов встроенного в первый этаж кинотеатра.

Люди, пригнувшись, семенили вдоль здания. Осень пришла с опозданием, но так же, как обычно, со своими удручающими приметами – холодным, мелким, нескончаемым дождем, пронизывающим ветром, подгоняющим опавшую, бурую уже, листву, мокрыми крышами и капотами машин, сизым отблеском луж на асфальте и на скользкой брусчатке, потеками на серых стенах видавших виды московских домов. Темнеть стало раньше, уже с обеда вспыхивали лампочки в окнах, задергивались забытые за лето шторы, хлопали от порывов ветра узкие форточки. Подкрадывалась, скользя по влажному городу, скорая зима.

Пожилая женщина с седеющим коком волос в серебристой будочке «Мосгорсправки» у самого памятника Первопечатнику и в такой непогожий день работала почти без перерыва. К окошку выстроилась очередь из нескольких ёжившихся от сырости человек, с недовольством поглядывавших в низкое серое небо, откуда без устали лил им на голову, за шиворот, на опущенные плечи холодный осенний дождь.

– Не стойте, не стойте как истуканы! Пришли, так спрашивайте! Две копейки справка! – брюзжала в динамик металлическим, хриплым голосом женщина, – Не слышу! Ну, что за люди! В микрофон говорите! Ну, как дикари прямо! Честное слово!

Пристыженные, промокшие насквозь люди, скороговоркой, прижимая губы к микрофону, выговаривали свои неотложные вопросы – все кого-то искали, куда-то спешили, что-то потеряли. Серебристая будка для некоторых, возможно, была последней отчаянной надеждой удержаться на плаву в этой стылой, осенней жизни.

– Принято, – бойко отвечала женщина, похожая на учительницу, – Ждите…, говорю, подождите в стороночке! Приглашу, когда будет справка. Следующий!

Павел топтался вокруг будки уже минут пятнадцать, за это время уже получили свои справки человек семь или восемь и стремглав кинулись в метро, на другую сторону широченной улицы, или торопливо поднимались к промокшей арке, чудом уцелевшей от кольцевой стены Белого города. Она, когда-то роскошная, точно родовитая аристократка, состарившаяся на глазах у беспечного города, милостиво вела в обход широкой улицы и площади, на бывшую уютную Никольскую, а оттуда, вправо, в бывший же древний Ветошный переулок.

– Эй! Товарищ! – крикнула из будки полная женщина и даже приподнялась со своего табурета, вывернув маленькую свою головку с седеющим коком влево от узкого окошка, – Чего топчетесь! Идите сюда. Есть адресок… Не давали сперва…, потом вот расщедрились чего-то.

Она сунула в узкую щель металлического приемника бумажку, исчерканную ее торопливым, плохо разбираемым почерком. Павел схватил бумагу и, прикрывая ладонью от дождя, щурясь из-за совсем недавно появившейся дальнозоркости, прочитал адрес.

– Спасибо, спасибо! Ой, какое вам, девушка, спасибо! Ну, прямо такое спасибо! – нелепо поблагодарил Павел, не отрывая глаз от мокнущей под дождиком бумажки.