Тихий тиран

— Вот, пожалуйста, отзыв. А вот — диссертация. — Крупина достала из портфеля объемистую рукопись Богоявленской и протянула директору.

Никакие чувства не отражались на лице профессора, когда он читал отзыв Крупиной, лишь иногда он делал пометки на листочке бумаги. Читал Сергей Сергеевич долго. Но Крупина видела, что профессор не столько читает, сколько рассматривает ее пометки на полях рукописи.

Наконец он отложил диссертацию и отзыв Крупиной в сторону.

— Каждая защита сотрудника НИИ — это, по существу, защита самого НИИ. Между прочим, второй оппонент дает хороший отзыв. У меня довольно щекотливое положение, согласитесь… Я не имею оснований сомневаться в вашей компетентности и не имею оснований не верить мнению второго оппонента.

— Кто он? — с интересом спросила Крупина.

— Профессор Рыдванов.

— А!.. — рассмеялась Крупина.

— Извините… — растерялся Кулагин.

— Хороший человек, — щуря глаза, сказала Крупина, — а главное, добрый!

— Вам не кажется, Тамара Савельевна, что мы стали слишком нетерпимы к этому человеческому качеству?

— Не кажется, — отрезала Крупина.

— Жаль! — огорченно вздохнул Кулагин. — Такая молодая, красивая, одаренная…

— Простите, профессор, о ком это вы? — Глаза Тамары сузились. — О Богоявленской?

— При чем здесь она? — отмахнулся Кулагин. — Я говорю о вас, Тамара Савельевна. Из-за мелочей портите себе жизнь.

— Диссертация не мелочь.

— Жаль! — повторил Кулагин. — Мне хотелось, чтобы вы получили профессорскую должность. Я очень рассчитывал на диссертацию Богоявленской и на то, что вы будете…

— Для меня это слишком дорогая цена, Сергей Сергеевич, — перебила Крупина. — У каждого человека есть свои принципы, одни забывают о них, другие помнят. Я помню.

— Принципы, принципы! — Кулагин вскочил, подошел к окну, зачем-то задернул штору, отчего в комнате сгустился полумрак. — Знаете, милая моя, я чертовски устал от них, а еще больше — слушать о них!.. Принципы хороши, когда превращаются в дело, а не остаются словами. Вы знаете, я человек дела… Подготовить кандидата наук прежде всего в ваших интересах. Неужели вы не можете этого понять? Или не хотите?

— Так вы, значит, диссертацию Богоявленской хотели вручить мне в виде презента?

— Очевидно, я никудышный охотник, — ответил Кулагин, — одним выстрелом я хотел убить сразу трех зайцев: труд Богоявленской получает свое логическое завершение, вы выполняете свой «гроссмейстерский балл», а институт дает государству еще одного ученого.

— Диссертация Богоявленской не труд ученого, — устало сказала Крупина, — это компиляция.

Разговор утомил ее. Он напоминал ей притчу про попа и его собаку.

А Кулагин продолжал давить:

— Я допускаю, что Богоявленская в своей диссертации не делает открытий. Она, в конце концов, не Эйнштейн. Но ее работа показывает, что автор умеет мыслить и обобщать…

— Ничего она не умеет, и вы это прекрасно знаете! Подозреваю, что она даже источников не читала. Обратите внимание, профессор, мы с вами ни разу не упомянули о теме, которую взяла для своей диссертации Богоявленская. А знаете почему? Потому, что тему-то с трудом можно уловить… Имейте в виду, я буду выступать на ученом совете. — Крупина встала.

— Это ваше право. — Кулагин вернулся к столу, сел. — Я не могу запретить вам делать это. Но советую сначала подумать.

И все-таки он повел себя по-рыцарски: проводил Крупину до дверей, даже улыбнулся на прощание.

— Вы, дорогая, настоящий князь Мышкин. Или Дон Кихот! — И добавил с легким вздохом: — Только времена теперь изменились… Никто в них уже не нуждается.

…Трудно было узнать Славу, сына профессора Кулагина, три года назад исчезнувшего. По трапу спускался высокий, плечистый бородач в потертом, не застегивающемся на груди ватнике, в сапогах с брезентовыми голенищами. Голова бородача была увенчана роскошной ондатровой шапкой.

Отъезд Славы наделал много шума. Толком никто из знакомых Кулагиных не знал, куда он уехал, а главное — почему.

И сами Кулагины — Сергей Сергеевич и Анна Ивановна — не знали, где скитается их сын. За три года — два письма. Одно — проездом — из Москвы. Другое — из Красноярска.

Было бы несправедливым утверждать, что судьба сына мало заботила Кулагиных. Скорее наоборот. Анна Ивановна не раз устраивала Сергею Сергеевичу истерики, умоляя его навести справки. А однажды пригрозила, что пойдет в обком партии и пожалуется на его черствость и бессердечность.

Сергей Сергеевич был спокоен: он давно уверовал в свою правоту.

— Это ты во всем виновата… Ты сама. А я знать его больше не желаю. Пускай живет, как хочет. Мой дом для него открыт, но искать его я не собираюсь… Сено к лошади не ходит.

А ночью он тайком достал из книжного шкафа альбом с марками — много лет назад он сам подарил этот альбом сыну — и долго рассматривал маленькие гладкие листочки бумаги. Рассматривал и подозрительно часто протирал кусочком замши потеющие очки.