Тихий тиран

— Да, я знаю, — вяло подтвердила Зоя.

— Ну, до скорой встречи! И пожалуйста, не вешать носа!

В приемной директора института Зоя столкнулась с Фатеевым. Увидев ее, Фатеев ободряюще и приветливо кивнул и прошел в кабинет.

«И не такой уж он равнодушный, — расслабленно подумала Зоя, — может, и к лучшему, что он… Нервы-то, говорит, стальные!»

…Когда они вышли из операционной, Кулагин мягко спросил Фатеева:

— Устали?.. Почти четыре часа копаться пришлось.

— Самое смешное, что нет, — ответил Фатеев. — Во всяком случае, не чувствую… Спина только занемела.

— Значит, страшно устали, — усмехнулся Кулагин. — Сейчас отправляйтесь домой, выпейте рюмку коньяка и ложитесь спать. Увидите, уснете как убитый. По себе знаю: если не ощущаю усталости сразу после операции, стало быть, устал до чертиков.

— Вы за мной наблюдали, Сергей Сергеевич?.. Я нигде не напортачил?

— Как будто все чистенько. — За разговором они незаметно дошли до ординаторской.

— Зайду, что ли, к вам, — неопределенно сказал Кулагин. — Верите, иногда не хочется возвращаться к себе в кабинет…

Из ординаторской вынырнул Колодников, возбужденный, краснощекий, с копной светлых вьющихся волос. Заметив Кулагина, остановился, замер, почтительно наклонив голову.

Профессор недовольно нахмурился:

— На вас опять жалуются…

— Кто? — Колодников был в недоумении. — И за что, профессор?

— За то, что вы раньше ушли с дежурства!

— Знаете, у меня внезапно…

— Поймите, голубчик, — не слишком учтиво перебил его Кулагин, — мне когда-нибудь придется применить к вам административные меры! Но только единожды…

Две молодые медсестры, находившиеся в ординаторской, увидев директора института, вскочили и смущенно потупились, точно их застали врасплох.

Кулагин кивнул девушкам и придирчивым взглядом окинул комнату, двумя пальцами приподнял кофточку, небрежно брошенную на стул, поморщился, но ничего не сказал; потом перевел взгляд на раскрытую книгу, лежавшую на стеклянном столике, рядом с инструментами, сердито буркнул:

— Извините, мы вас, кажется, отвлекли от важных дел?.. Сейчас же наведите порядок!

Медсестры в испуге похватали одна кофточку и книгу, другая спицы и моток шерсти, не замеченные ни Кулагиным, ни Фатеевым, и стояли, не поднимая глаз.

— Оставьте нас, — приказал Кулагин, и они стремительно вылетели за дверь.

Фатеев ждал, что Кулагин скажет ему что-нибудь язвительное по поводу медсестер, но профессор молчал. И Фатеев неуверенно заметил:

— Будем надеяться, что Романова выкарабкается…

— Все еще впереди, — пожал плечами Кулагин, наливая в стакан воду из графина; не спеша выпил, повертел пустой стакан, поставил на место. — Кто знает, как поведет себя почка? У меня был такой случай. Казалось, все хорошо. А потом началось… Ангина… Плеврит… И не выдержала почка, не выдержала…

Сергей Сергеевич сделал несколько шагов — взад-вперед.

— Тропа, на которую мы с вами ступили, Фатеев, извилистая. Что нас ждет? Не знаю! — добавил он неохотно и, махнув рукой, подошел к окну, нервным движением раздвинул шторы.

Вечер входил в ночь.

— Когда Романов сможет навестить жену, как вы полагаете, Сергей Сергеевич? — спросил Фатеев.

— Посмотрим, как она себя будет чувствовать, — пожал плечами Кулагин. — Во всяком случае, не сегодня и не завтра… Хотя, может, это было бы и к месту…

Фатеев задержал взгляд на Кулагине, промолчал, чувствуя, что профессор хочет еще что-то сказать, и не ошибся.

Сергей Сергеевич подошел к столу, сел, взял карандаш, повертел в пальцах и сказал, осторожно подбирая слова:

— Лет десять назад вот что было: приходит молодая женщина и просит разрешения позвать к больной матери священника.

— Вы разрешили? — спросил Фатеев, превозмогая легкое головокружение и стараясь казаться заинтересованным.

— Разумеется, нет, — отмахнулся Кулагин, словно досадуя на Фатеева за то, что тот перебивает. — Ну, прошло недели полторы. Опять является. Я спрашиваю: «Снова насчет попа?» Она кивает головой, мол, да, насчет попа. Я ей говорю: «Голубушка, зачем он вам нужен?» — «Не мне, а матери!» — заявляет и смотрит на меня, как овца на волка. «Ваша мать поправляется!» — «А он дух ее укрепит окончательно». Представляете, Виктор Дмитриевич? Тут хоть плачь, хоть смейся…

— Демагогия невежд! — сказал Фатеев, чувствуя, как к головокружению добавляется еще и тошнота.

А Сергей Сергеевич вдруг воодушевленно заговорил:

— Верно! Но зато какие слова? «Укрепить дух». Я к чему все это говорю? Вы сказали, что Романова выкарабкается…

— Я выразил надежду, — дипломатично возразил Фатеев, не испытывая никакого желания продолжать разговор.

— Пусть так! — согласился Кулагин. — Мы с вами сделали свое… Нам Романова верила, пока мы ее оперировали, точнее, до операции, ибо во время операции она была под наркозом. Так вот, Виктор Дмитриевич, дооперационный период — это одно. А послеоперационный — вот тут, дорогой мой доцент, иной психологический нюансик… И мы, боюсь, в этот период можем сделать меньше, чем любимый и любящий человек.

— Знала бы она, как этот любящий дрожит за свою почку…