— За что? — поинтересовался Фирсов.
— За порчу мебели. Штанами протирал стулья, флиртуя с медицинскими сестричками… А резать и штопать так и не научился, — резко сказал Фатеев.
— Ясно! — улыбнулся Фирсов. — И много таких случаев?
— Нет, — поспешно вмешался Кулагин, — за два года, кажется, всего лишь три. Это очень маленький процент, Палладий Алексеевич…
— Кстати о процентах, — перебил Фирсов, — а сколько процентов диссертаций пылится на полках?
— Вы говорите вообще или имеете в виду наш НИИ? — осторожно спросил Кулагин. В вопросах первого секретаря он не уловил никакой определенной системы. А Сергей Сергеевич за свою многолетнюю «руководящую практику» научился почти мгновенно ориентироваться в настроении собеседника, почти сразу же угадывать, что его интересует.
— Я говорю о вашем институте, профессор.
— За точность не ручаюсь, но что-то около пяти процентов…
— Это еще нужно уточнить! — вмешался Фатеев. — Я думаю, не меньше половины… Пять процентов с потолка взяты.
— Я же сказал, что за точность не ручаюсь, — обиделся Кулагин.
— Уточните, пожалуйста, — доброжелательно сказал Фирсов, — и приложите к вашей разработке… Это очень интересно и крайне важно.
— Понимаете, Палладий Алексеевич, дело даже не в том, сколько диссертаций пылится… — гнул свое Фатеев. — Это далеко не показатель уровня. Диссертация может валяться на полке не потому, что она плоха… Главный вопрос — насколько актуальна та или иная проблема. Я недавно разговорился с одним врачом… Обыкновенный врач-практик, всю жизнь проработал в больницах и поликлиниках. Мудрый человек, знаете ли… Мы с ним когда-то вместе стажировались. Ну вот, встретились, идем, беседуем. Вдруг он остановился, взял меня под руку и хитрит: «Скажи, Виктор, не тянет ли тебя назад в больницу? Молчишь?. Ну, будем считать, что не тянет… Значит, ты теперь окончательно стал ученым. Это очень хорошо, Виктор, очень хорошо… Да, кстати, ты не знаешь Громова?.. Так-таки и не знаешь? Это же крупнейший медик! Защитил кандидатскую, потом докторскую… И все — на мышах! А теперь заведует хирургической клиникой…»
— А резюме сей притчи? — спросил Фирсов, похохатывая.
— Резюме? — пожал плечами Фатеев. — Увы, Палладий Алексеевич, это не притча, а правда… Скажите, вы осудите нас, если мы не выполним план по диссертациям?
— Планы пишутся для того, чтобы их выполнять, — ответил Фирсов, — иначе их и составлять не стоит.
— А может быть, чем меньше диссертаций, тем лучше? — Фатеев почувствовал, как Кулагин толкает его ногой и умолк, хотя обо всем этом он думал и размышлял много дней и ночей, споря с самим собой, с другими людьми, чаще всего не медиками, ибо среди медиков, как это ни парадоксально, друзей у него почти не было. Правда, в последнее время сблизился с Пашей Колодниковым, но до дружбы было еще далеко: просто, встречаясь, они не раздражали друг друга…
— Максималистский подход к решению проблемы всегда опасен, — возразил Фирсов, — уж хотя бы потому, что у максималистов никогда не хватает времени для обоснования своих решений…
— Я не максималист, — горячо возразил Фатеев, — поверьте на слово!.. Может быть, как раз потому, что я хирург и мне приходится иметь дело с режущими предметами.
Фирсов окинул Фатеева взглядом, промолчал.
— Мы этот вопрос не решим сами, — поспешил вмешаться Кулагин, — хотя в словах доцента Фатеева много справедливого.
И снова Фирсов промолчал, только теперь внимательно посмотрел на Кулагина, и тому стало не по себе и от его взгляда, и от его молчания.
— Кстати, когда у вас ближайшая защита? — спросил наконец Фирсов.
— Я не помню сейчас, — наморщил лоб Кулагин, — уточню и позвоню вам… Хотите послушать?
— Приехал бы, да боюсь, ничего не пойму, тем более латынь не изучал.
— Защищаются на русском языке, — вставил Фатеев, — в самом деле, приехали бы!..
— Постараюсь…
Палладий Алексеевич проводил их до дверей, прощаясь, задержал в своей руку Кулагина, с легкой иронией сказал:
— Кстати, профессор, насколько я знаю Рубена Тиграновича Манукянца, он не согласится долго лежать в отдельной палате. Ему человеческое общение требуется, такая уж натура… Ну, это так, между прочим…
Кулагин смешался: «Откуда он знает про отдельную палату?»
— Придется Манукянцу потерпеть, — проворчал он, — в крайнем случае к вам обратимся за помощью!.. Дела-то у него неважнецкие.
— Вы его обязательно поставьте на ноги, — серьезно сказал Фирсов. — Я очень на вас надеюсь…
Когда Кулагин и Фатеев вышли, Фирсов вернулся к столу, карандашом написал на листке календаря:
«Узнать в облздраве, сколько и какие научные работы НИИхирургии нашли практическое применение в медицинских учреждениях области…»
Манукянц посмотрел на часы.
Возле умывальника Глафира Степановна протирала зеркало. В эту ночь ему хорошо спалось.
Взглянув на прикроватный столик, он увидал в стеклянной банке букет хризантем и неожиданно растрогался.