Тихо шепчет сад заброшенный

– Как, как. Я же тебе рассказывал. Берешь стекло и начинаешь аккуратно счищать тонкий слой лака. Потом все это дело проходишь нулевкой, а потом лаком на несколько слоев.

– Ладно ты, Хан, со своим ликбезом, – возмутился Чугун. – Играй давай.

– Мне сказали, она потом звучать не будет, – недовольно отозвался Пупо.

– Да все будет, не боись.

Я пробежал по струнам, подтянул первую, потом еще раз по струнам, третью, сделал пару вступительных аккордов. Глядя на Чугуна, сразу понял чего он ждет и затянул…

Тихо шепчет сад заброшенный,

Низко стелется туман…

Глянул на Чугуна, потом на всех остальных и мне стало смешно. Они смотрели на меня в предвкушении припева, как смотрят собаки когда им вот-вот должны покинуть лакомый кусочек. У меня не было сил смотреть на все это, и я так расхохотался, что меня, наверное, было слышно далеко за пределами парка.

– Ладно ты, обломись, крыша поехала? – Злобно произнес Мустафа.

– Не пацаны, ну рожи чуть попроще. А то, глядя на вас, так и хочется забацать:

И Ленин такой молодой

И юный октябрь впереди!

– Хан, ну играй давай, – занудил Пупо.

У него был в этом свой интерес, он запоминал аккорды, а потом дома часами измывался над собой. Надо отдать должное – парень он был упертый и, не умея петь, очень даже сносно аккомпанировал.

Я, стараясь не смотреть на благодарную публику, начал сразу с третьей строчки.

Ходит осень – гость не прошенный,

Нет любви один обман.

И тут как хор Пятницкого… Как ухнуло:

Пролетят как желтые листы…

Глядя на их серьезные лица, меня буквально рвало на части.

Шумной чередой года.

Нет маю любовь не вспомнишь ты… Мотал гривой Чугун…

Нет, не вспомнишь никогда.

И тут на аллее Мустафа увидел мужика, судя по походке, изрядно лизнувшего. Мужик направлялся прямиком к нам, подходя ближе, нетвердо ступая по не успевшему просохнуть асфальту, он издалека невнятно произнес:

– Пацаны, закурить не найдется?

– Найдется батя, найдется, – успокоил его Мустафа. Это был его любимый конек, глумиться над синяками. Мужик подошел ближе и, раскачиваясь из стороны в сторону, окинул нас ничего не выражающим взглядом.

– Привет…

– Привет, батя. Тебе что «Мальборо»? Или «Беломор» сойдет?

– «Беломор», – икнувши произнес мужик.

– Нет у нас, дядя, «Беломора», мы такую хрень не курим.

– Ну тогда Мали..Мар… Мабру…

– Эээээ, да ты, брат, совсем плохой. А «Стюардессу» будешь?

– Давай…

– Ну где же мы тебе ее возьмем? – измывался Мустафа. – У нас у самих с женщинами проблема.

Я не выдержал – достал начатую пачку «Радопи», вложил ее мужику в грязную ладонь:

– На, мужик, и иди отсюда.

Но ему, видно, этот расклад понравился, и тут прозвучало…

–А спппичкку?

Мустафа не заставил себя ждать, выхватил из его рук пачку, достал сигарету, воткнул ее табаком в рот мужику, зажег спичку и начал поджигать фильтр. Противно завоняло горелой бумагой, но мужик, как ни в чем не бывало, с удовольствием затягивался вонючим дымом.

– Ооооо… Где это ты так картуз извозил? – поинтересовался Мустафа.

Пацаны уже начинали уматываться…

– Давай я тебе его отряхну.

Он снял фуражку с его головы и начал демонстративно вытряхивать. Вывернув наизнанку, он притулил ее кое-как опять на голову жертвы. Смех нарастал…

– Во, гляди, и куртка вся непонятно в чем. Где ты лазил, дядя?

Мустафа начал трясти куртку, из карманов которой посыпалась мелочь. Мужик, не обращая на это никакого внимания, безучастно хлопал глазами.

Потом так же вывернув куртку, Мустафа начал натягивать ее на рыхлое тело. Мужик, ни о чем не догадываясь, послушно подставлял руки. Закончив одевание, Мустафа вывернул наизнанку внутренний карман, оказавшийся снаружи, и он свис, как носовой платок. Не хватало полотенца через руку, и получился бы замечательный холдей из ближайшей забегаловки. Окончив кутюр, Мустафа довольно осмотрел плод своей неудержимой фантазии, довольно клацнул языком и произнес свое излюбленное:

– Красава! Ну ладно иди мужик, иди…

* * *

Ну вот, опять воспоминание подходит к тому месту, когда я стараюсь уйти от него, избавиться во что бы то ни стало. Прошло столько лет, а мне становится не по себе. Да страшные вещи, эти совесть и память.

Опять зазвонил телефон…

– Астраханцев, привет, ты что-нибудь ел?

Это Женька.

– Нет, что-то не хочется.

– А что так? Опять хандра? Не пишется?

– Да нет, просто не хочу.

– Нет, Астраханцев, я тебя знаю. Не идет да?

– Ну, да. Тебе бы за столько лет пора к этому привыкнуть.

– Ну как я могу привыкнуть, если тебе плохо.

– Ну ладно, Жень, не сгущай. Все хорошо, просто не в настроении.

– Ты что-нибудь ел?

– А что, пора?

– Да ты посмотри на часы, уже два?

– Ну ладно, пойду, разогрею.

Хотя и не собирался этого делать.

– В редакции не был, конечно.

– Конечно. Да что с тобой сегодня?

– Все хорошо, просто недоспал.

–Ну ладно, Сереж, мне пора, поешь обязательно! Я тебя целую, пока.

– Пока, Жень.

Хандра! Сегодня точно эта хандра разрешится.

* * *

Я посмотрел на часы.