Тильда. Маяк на краю света (СИ)

— Это все было неискренне. Такое — легко. Такова ведь вся моя жизнь, Тиль… понарошку. Так не страшно. А по-настоящему, серьезно — очень, понимаешь?

Честно — не очень. И даже очень не. Я совершенно не понимала происходящего.

— Ты хочешь сказать, что…

— Я боюсь сказать что-либо, трусишка. Но только что понял, если не попробую, несмотря на этот страх, вдруг следующего на то шанса не случится?

Он чуть отстранился и снова взял мою голову в свои ладони. Мягкие, теплые, родные… Будто так и надо. Какой уж тут рассудок?..

— Тиль, кажется… я люблю тебя.

И съел все свои губы трубочкой внутрь, а в глазах такая убийственная неуверенность… совсем не как у Кастеллета. Я думала: смеяться от горечи или плакать о счастья?.. А в груди — или даже где-то много глубже — расцветало что-то огромное, такое, что вместиться внутри ни по одному из физических законов не могло.

И пусть киты-убийцы подождут.

Чак, видя мое молчание, торопливо начал пояснять:

— И поэтому… ты вольна не быть моей женой — я понимаю, что испорчу тебе жизнь, коль стану требовать быть рядом с таким вруном, как я, просто потому, что хотела спасти друзей… Ты… свободна, Тиль. Я подарю тебе фамилию Сваля, если хочешь, но не прикоснусь и пальцем, я…

Я тихо рассмеялась. Вот же дурачок. Глаза Чарличка забавно драматично округлились, уголки губ мгновенно упали, а брови скорбно съежились.

— Ты уже прикоснулся. Не раз. И не пальцем.

Чак смутился. Смутился⁈. Я разровняла складку на его лбу указательным пальцем, задержала движение, пока он не посмотрел в мои глаза. И улыбнулась как можно честнее.

— Но это ничего.

— Ты… — все его существо пронзила дрожь. — Дослушай, Тиль… Пока мне хватает смелости. Вот так я думал. Я говорил себе, что ты просто друг, просто Тиль из Стольного, что умеет слушать, открыв рот, уши и сердце, когда зевает, гуляя со мной до рассвета, когда еле стоит на ногах в морозный откат, когда мечтает дать мне затрещину. Очаровательно смущается, когда я ее дразню любовью, верит во что-то лучшее во мне, чего и я не вижу, и меняет свою жизнь на мою, и держит за руку, и… Я не заметил, как мне вдруг стало важно, чтобы ты улыбалась, и потому я осознал, что испорчу жизнь моей доброй Тиль, если останусь рядом, а это то единственное, чего я совершенно точно в жизни не хочу — все эти две недели я надеялся, что смогу держаться подальше, и лишь приказал экипажу не трогать Дика, и проследить, чтобы никто его не обижал…

Я выпучила глаза:

— Ты им рассказал про Дика⁈

Так вот почему никто не выпытывал у меня, почему я появляюсь в темном кубрике лишь на ночь… Вот почему все были столь таинственно предупредительны и выделили гамак у окна, где воняло меньше всего…

Весь «Искатель Зари» в курсе нашей семейной жизни… Прелесть. Возмутительно! Меня охватывали растерянность, злость и растроганность одновременно и поочередно. Что за… большой милый ребенок. И сердиться ведь…

Вспомнила слова Фарра: «пусть я и сержусь чаще, чем думаю, что люблю, но рядом с ней я чувствую себя живым». Брат всегда знал, что говорил…

Он боялся испортить мне жизнь. Вот же глупенький…

— И у меня получалось, хотя, застав тебя в каюте на рассвете… я обрадовался, — Чак виновато почесал затылок, продолжая безмерно мило переживать, глядеть куда угодно, кроме как мне в глаза. — Но сегодня твои мотыльки сказали… нет, ты сказала… что для тебя это все больше, чем дружба. И я хотел… я подумал… я понадеялся… Вдруг это возможно, а я даже… не спрошу?

Его смущение, красные щеки, влажные глаза были столь трогательны… что у меня не хватило сердца водить Чарличка за нос.

Я обняла его крепко-крепко. И поняла, что и сказать-то не знаю, что. Он мастак говорить, а я нет, но ведь все… уже сказано.

— И что ты хочешь спросить?

— Ты…

Наверху забили в склянки, топот полусотни ног по палубе, казалось отбивает такт по самым почкам.

И крик «свистать всех наверх!».

Абсолютный раздрай в глазах Чака, который понимает, что как члены экипажа мы обязаны подчиниться приказу, но как люди — если не договорим сейчас, то кто знает, что потом…

— Чарличек, — поэтому просто сказала я, понимая, что это у Ро и Фарра получается не обращать внимания на то, что они заложники и выяснить все на виду у всех, а я китов-убийц отодвинуть в сторону так запросто не смогу. — Я тоже тебя люблю.

Рыжая физиономия расцвела. Сначала неуверенно и робко, а потом — абсолютно, до самой последней черточки. Чак обхватил меня под ребрами, закружил, едва не обив мне щиколотки о стены сквозь тонкую кожу сапог.

— Правда? Мне не показалось? Ты правда все это время…

— Да. Поставь меня и… пойдем уже… Если хоть половина страшилок — правда…

— … то мы умрем как настоящие влюбленные.

Чарличек послушался и поставил меня на пол, весело чмокнул в щеку и, схватив за запястье, потащил за собой. Сумасшедший. Я умирать не собираюсь. Не хочу. Уж точно не сегодня. Когда он, кажется, любит МЕНЯ.

— На палубе от меня не отходи. Дрока уже выбросило за борт.

Меня будто окатили ледяной водой, и все наваждение признания исчезло, как красивый сон, что совершенно точно не мог быть явью.