Тильда. Маяк на краю света (СИ)

А я… целовала его в щеки, в нос, в лоб, в губы, смеялась, терлась носом в висок…

— Может… — вот уж права Нарви, мы вечно в эмоциях! Он ведь еле стоит! — проводишь меня в каюту?.. Я еле на…

— Сначала поесть, — не согласился неизвестно откуда появившийся Барм, и хлопнул Чака по плечу. — Кастеллет! Ну, кто герой, как не ты? — и обнял старого партнера. — Так ты теперь капитан?

— Квартирмейстер… — в недоумении пробормотал Чак, даже обретая голос. Оперся на меня слегка, проморгался. — Барм?.. Но как…

— Ой, тут столько всего произошло!

Не узнаю себя — просто будто радостный пес, что прыгает вокруг хозяина на задних лапах… Куда, Тиль, куда ты с эмоциями⁈.

Наконец я заметила, что Седрика положили на недавнее лежбище Ро, и доктор его осматривает. Фарр так же устало опирается о плечо Ро, а Хью Блейк докладывает ему обстановку. Король Тириан занял кресло Риньи и греет ладони у огня…

— Может… — шепотом уточнила я, — и правда поешь?.. Ведь целый день голодный…

— Спать, — мотнул Кастеллет головой твердо, — сначала спать. Ты со мной?..

* * *

Утренний луч тыкался в щеку теплым носом.

Я потянулась, не переворачиваясь с бока. Давно не спала так сладко. С тех самых пор, как…

— Ну ты и соня, трусишка, — сонно пробормотали у меня над ухом.

Я обернулась через плечо. Мою спину к своей груди прижимал… муж. И улыбался так же лукаво, как в день нашей встрече в «От пуза». Я хмыкнула прямо ему в нос.

— Будто ты — нет.

— Мне можно. Я до сих пор бегу по морю в прозрачном шаре, стоит закрыть глаза… Знаешь…

Кастеллет перевернулся за спину, не выпуская меня из объятий, точно игрушку, и я лишь умудрилась повернуться к нему лицом, и мы оказались нос к носу, грудь к груди. Укрытые все той же шкурой морского медведя, и одежды на нас… не то, чтобы полный комплект.

Ах да… Ведь мы валились с ног продрогшие, мокрые, холодные. Как же иначе — надо было избавиться от одежды, повесить просушить, чтоб утром было что надеть, чтобы не заболеть, чтобы провалиться в целительный сон без сновидений. Простой закон терморегуляции, нервической системы и выживания — никаких сомнений и возражений.

А теперь… я тону в его улыбке. И все законы перестают иметь значение.

Даже мотыли спят. Алиса. Мы снова возмутительно, безобразно, восхитительно… одни.

— … когда мне было лет восемь или семь… Я не мог понять, как родителям не тесно спать под одним одеялом — для меня делить с Шарком даже кровать было бы унижением, немыслимым, чем-то, что «никогда!», а уж одеяло!.. — я рассмеялась, провела пальцем по его волосам. Непослушные, жесткие, пропитанные солью. — И тогда мама сказала «однажды — придет день — и ты захочешь просыпаться не один, Чарли». Этот день пришел. Теперь я понимаю… Да. Больше никогда не захочу.

Глава 30 Об одеяле на двоих, бубриках в жеодах и отсутствии врачебных гарантий

Солнечное утро двадцать седьмого орботто, Льдистый залив, на борту первого судна империи ОК «Искатель Зари».

Как же, оказывается, хорошо, когда у тебя есть муж, в котором ты почему-то души не чаешь, а он, по еще менее понятным причинам — в тебе, утро, в кои веки спокойное и тихое — без китов-убийц, сирен и нападений, островитян-маньяков или своих-местных, что вечно пытаются драться и побеждать вместо смотреть и восхищаться — и одеяло одно на двоих.

Когда скрипит обшивка корабля, легкая волна ласково стучится в борт, в окне пляшет солнечный луч, воздух пропитан морозом и солью благодаря штанам, рубахам, свитерам, раскачивающимся на наспех натянутой вечером бечевке. Затвердевшие от морской воды рукава то и дело задевают открытую историю Сарасети на столе, и тогда еле слышный шорох проникает в вечность, растворенную во взаимных объятиях и еще всяком, о чем говорить в публичных записях — дурной тон.

Они очень спешили стащить мокрое, уснуть и согреться вчера. А сегодня… спешить не нужно.

— Я думала, они будут мне сниться, — пробормотала я, после рассказа о контрадансе, сиренах и рабах ютясь на его правом плече.

Я только сейчас поняла, что «они» — это мы. Мы, не они — счастливы вот так глубоко, навсегда, со всем притяжением земного спокойствия.

— Кто?

Чак водил указательным пальцем по моему шраму на виске и смотрел куда-то дальше картины старика Захариуса «Сила воли».

— Наши бравые мерчевильцы, парнишка Вир… Это так странно, правда?.. Столько смертей в один день. А мы продолжаем жить, улыбаться. Просыпаемся в солнечных лучах, нежимся в кровати, валяем дурака. И так спокойно миримся с этим.

Меня это всегда удивляло, но вместе с тем… эмпирически доказано: жизнь идет дальше, и ты обязан, или бесполезно застрянешь в прошлом. Только тогда я кажусь себе бесчеловечной. Аврора бы мне такого бесчувствия не простила.

— А что ты предпочла бы сделать?

— Я предпочла бы, чтобы они не умирали.