Тильда

Мне говорят: можно радоваться тому, что жив, даже если ты только начал собой историю СПИДа. Мне говорят: можно радоваться, что есть завтра, а я вообще-то не особо уверена, что оно есть. Но все же, может, прав Ходорковский про «праздник спорта», который не стоит отбирать у людей? Может, народ действительно хочет Олимпиаду? Жаль, спросить не у кого. Народ безмолвствует и едет кататься с гор во Францию. И я ставлю своих четырехлетних карапузов на лыжи и, выбирая им шлемы, лыжи и ботинки, шучу: вот оно, рождение будущего лыжного спорта! Вот он, первый день будущих чемпионов мира! И почему-то радуюсь. Искренне.

Ну что, пионеры, идем на спорт?

Журнал «Русский пионер», февраль 2014

Заложники чувств

Здравствуйте.

Я не имею права к Вам обращаться, и мое придушенное приветствие уже за гранью приличий.

Здравствуйте.

Я не буду просить прощения, в конце концов, я ничего такого не сделала. Просто все, что происходит сейчас – еще одна моя капитуляция перед Вами и изумленное возмущение тех, кто знает нас, но ни о чем не догадывается. Для тех, кто знает, что мы дружны, и полагает, что мы всего лишь дружны. И Вы знаете, что я пишу о Вас, но смолчите. Я уверена, что после этого чудовищно-откровенного письма Вы не выдадите меня.

Я сгораю. Я Вас хочу. Я так сильно и так давно Вас хочу! Ну, право же, я давно не девочка и, черт возьми, я самая настоящая девочка. Когда Вы рядом, у меня холодные руки. Я не могу есть, когда мы оказываемся в одной компании. Когда мы в одной компании, я боюсь пить вино – нервы могут подвести, и мое вдруг опьяневшее «я» может не сдержаться и выдать себя.

Кружится голова, и тошнота в солнечном сплетении. Вот Вы оказываетесь недалеко, и я боюсь смотреть в Вашу сторону. Я и из-за этого громко делано смеюсь. Я на повышенных, чеканно-экзальтированно обсуждаю Киев, и Сочи, и Думу, и «Арктик Санрайз» и, чувствуя Ваш беглый заинтересованный взгляд, обмираю под футболкой. Я беру бутылку воды и не могу проглотить. Вода барахтается перед гортанью, и тут Вы проходите мимо и говорите: «Диана, добрый вечер», – и улыбаетесь, и идете дальше, а я уже труп, я утонула в глотке воды, я – Вирджиния Вульф в своем прощальном путешествии по реке.

Стулья – столы – кресла – диваны – Ваша одежда – запах людей – как пахнете Вы, как Вы – ошеломительно-дерзкий интерес – ТАМ пахнете. Меня знобит, выворачивает, я натыкаюсь на колья своих мыслей, я представляю Вас близко и подскакиваю на матрасе, будто дети на батуте.

Близость, близость, близость – желание близости – отвращение от мыслей о близости и опять желание близости. Я хочу Вас. Хочу к Вам. Хочу на Вас. Хочу под. Это невыносимо. Я пишу песню, я пою ее друзьям. Им нравится. Я закрываю глаза и пою ее Вам, я представляю, что Вы – это они. Наверное, это нечестно. Это извращение. Хотя почему, позвольте узнать? Мы – все до единого – заложники своих чувств. Не мы их придумали и не нам за них отвечать. Кто наделил нас страстью? Отдавал он себе отчет в том, какими будут последствия? Уверена, нет. Он так же, как мы, страдал от страсти, страдал и хотел. И все.

Я огромный кувшин с нежностью.