Тильда

Меня уже не страшит бег, нет, даже не бег, а спринтерские рывки того, что мы называем временем. Этими часами и минутами, несущими нас вперед и навстречу. Я уже приняла формулу, которую, по легенде, сформулировал Александр Яковлевич Розенбаум: «Раньше были дни, а теперь времена года». Все так.

Сейчас мне 41 год 3 месяца 4 дня 15 часов и 32 минуты. Я хочу собаку и не против кошки. Я хочу уехать в какую-нибудь Аргентину и написать там что-то большое и значительное, я хочу сбросить килограммов семь и наслаждаться собой в зеркале, я хочу выучить китайский и выйти на настоящий ринг, я хочу полететь в космос и научиться краситься без помощи прекрасной Лены, я хочу построить дом на горе и чтобы вокруг лес и озеро, я хочу научиться печь пироги и забраться на Казбек, я хочу наконец начать учиться петь и поступить в Беркли, я хочу внуков, я хочу кататься на велосипеде с Димкой Мамонтовым, я хочу бросить пить и прочитать всего Селина, я хочу каждый день играть на пианино и каждый день забирать детей из сада…

А вот сейчас я закрою компьютер и все это забуду. И наступит вечер, и пойдет снег. И закончится осень, а следом зима, и ничего в моей жизни не изменится.

И мое лицо каждое утро будет меняться. Сначала незаметно, а потом в спину полетит прекрасное «Арбенину видел? Господи, как она сдала и постарела!». А потом я не смогу выйти на сцену, и можно будет только догадываться, что будет происходить в моей голове по этому поводу. Со временем ценность моей головы будет уничтожена, потому что мыслей в ней не останется.

Я все это знаю. Счета выставлены. Горизонт очевиден. Поэтому ко времени у меня только одна просьба: как можно позже уничтожить мою улыбку.

Пока мы улыбаемся – мы живы, а пока мы живы, мы сильнее времени.

И плевать, что на Казбек и космос времени уже нет. Да и бог с ними. Успеть бы написать письмо другу.

Журнал «Русский пионер», октябрь 2015

Успеешь. Успеешь. Успеешь

Кто понял жизнь, тот не спешит.

Александр Балунов. «Балу»

единственный для меня басист группы «Король и шут», являющийся также основателем группы, и один из очень немногих настоящих друзей Михаила Горшенева, «Горшка»

В понедельник, 12 октября, я словила ангину.

Зачем? Ну вообще незачем.

Когда? Остается вопросом.

Пришла к ухо-горло-носу.

Ухо-горло-нос взял мой нос, который едва поместился в его руке, покрутил туда-сюда, а потом вдруг спрашивает:

– Операцию делали? Перегородка чуть искривлена. Но в принципе при этом дышите хорошо.

Содержание вопроса дошло до меня примерно через минуту, в течение которой память всерьез и обстоятельно металась от пластической хирургии, с которой я еще и, надеюсь, уже не знакома, до боксерского ринга, на котором я пока знакома только с лапами, мешками и игрушечными ударами тренера Багратиона.

Так вот. Шестьдесят секунд я на полном серьезе вспоминала, не делала ли пластику и не ломала ли нос в не случившемся еще (однако, надеюсь, не уже) настоящем боксерском бою.

Вернулась домой. Уснула. Вспомнила про ухо-горло-носа и проснулась. И до утра размышляла о броуновском движении частиц и безграничной загадочной суете мыслей хомо сапиенс.

Вот почему физике мы прощаем бесцельную суматоху частиц? И не то чтобы прощаем, а, напротив, стонем от восторга, наблюдая ее под микроскопом, систематизируя свои наблюдения в толстые графики и затем делая выводы и защищая диссеры?

А подобные моему состояния называем несобранностью, рассеянностью, неуверенностью и, не дай бог, разжижением мозга? И никаких тебе микроскопов, луп, тетрадок и графиков, а вся перспектива – кабинет психиатра с зубастым крокодильчиком – ценой за прием на ресепшене: «Платить будете картой или наличными?» Платить за что?.. Барышня, вы меня убиваете!

Какие на ощупь мои мысли? Есть ли у мыслей тела? Какие они? Мягкие? Жесткие? Волокна? Эластик? Холодные? Тянутся? Какой длины поток одной? Километр? Два? Пересекаются ли тела мыслей? Накладываются ли друг на друга? Мешают ли друг другу? Заряжаются друг от друга? С какой скоростью бегут? Хотят ли обогнать друг друга? Есть ли ревность? Зависть? Как умирают? Видят ли другие, что та мысль, что летела рядом, вдруг умерла? Светятся ли они? Почему их одновременно 3, 5, 18, 4, 6, 20?

Как мысль приобретает законченность идеи? И кто ее останавливает в итоге?

Я постоянно даю себе слово не торопиться. Не суетиться. Не захлебываться. Не нервничать. Не рваться. Я постоянно одергиваю себя. Тяну к земле рукав платья: «Не торопись! Не торопись! Успеешь! Успеешь! Успеешь!»