Тилль

— Часто ли человеку предлагают корону? Часто ли принять ее — богоугодное дело? Богемским протестантам сперва пожаловали Грамоту о веротерпимости, потом отозвали, петля затягивается все туже. Только ты можешь им помочь.

И тогда их спальня с балдахином, картиной на стене и графином на столе превратилась в сцену, и говорила она как будто перед целым залом затаивших дыхание зрителей. Она вспомнила драматурга из «Слуг короля», волшебную силу его парящих фраз; ей показалось, будто ее окружают тени будущих историков, будто говорит не она сама, а актриса, которая когда-нибудь станет играть принцессу Елизавету Стюарт в пишущейся прямо сейчас пьесе. Речь в ней шла о будущем христианства, и о королевстве, и об императоре. Если ей удастся убедить мужа, история повернет в одну сторону; если нет — в другую.

Она говорила о Боге и чувстве долга. Говорила о вере простых людей и вере мудрецов. Говорила о Кальвине, который объяснил всем нам: жизнь — не что иное, как испытание, в котором всякий день можно потерпеть провал и никак это потом не исправить. Говорила, что гордость и храбрость призывают идти на риск, что Юлий Цезарь произнес свои слова о брошенном жребии и перешел Рубикон…

— Цезарь?

— Не перебивай меня!

— Но я был бы в этой истории не Цезарем, а его врагом. Я был бы в лучшем случае Брутом. Цезарь — это император!

— В этом сравнении ты — Цезарь.

— Цезарь — это император, Лиз. «Кайзер» — то же самое, что «Цезарь». Это одно и то же слово.

— Слово, может быть, и одно, — воскликнула Лиз. Но тем не менее и невзирая на то что «кайзер» означает «Цезарь», в ее сравнении Цезарь не означает императора, а означает ее мужа, бросающего жребий и переходящего Рубикон, и если смотреть на дело так, то именно он, Фридрих, и есть Цезарь, ибо именно ему предстоит одержать победу над врагами, а вовсе не императору в Вене, пусть император и происходит от Цезаря!

— Но Цезарь вовсе не победил своих врагов. Наоборот, они его закололи.

— Заколоть любого можно, это неважно! Но они забыты, а имя Цезаря живет!

— И знаешь, где оно живет? В слове «кайзер»!

— Послушай, когда ты будешь королем Богемии, а я королевой, папа нам поможет. А когда правители Протестантской унии увидят, что Англия защищает Прагу, то все они объединятся вокруг нас. Корона Богемии станет той самой каплей, что переполнит море.

— Чашу! Переполнит чашу терпения. Капля в море — это о напрасности и тщете. Ты хотела сказать: каплей, что переполнит чашу.

— Господи, этот язык!

— Немецкий тут ни при чем. Это вопрос логики.

Тут она не выдержала и закричала, чтобы он закрыл рот и слушал, и он пробормотал извинение и умолк. Тогда она повторила свою речь еще раз — Рубикон, жребий, с нами Господь, — с гордостью замечая, что в третий раз речь звучала лучше, что ей удалось собрать слова в нужные фразы.

— И твой отец пришлет солдат?

Она посмотрела ему в глаза. Вот он, переломный момент, сейчас ее слова решали все: все, что случится с миром, все века, все неизмеримое будущее, все зависело от ее ответа.

— Он мой отец. Он не бросит меня в беде.

И хотя она знала, что завтра и послезавтра им предстоит тот же самый разговор, знала она и другое: на самом деле, решение уже принято, она будет коронована в пражском соборе, и у нее будет придворный театр с лучшими актерами мира.

Она вздохнула. До этого, увы, так и не дошло. «Не успела», — думала она, сидя между окном и холодным камином, глядя на падающие хлопья. Одной зимы мало. Создать придворный театр — дело многих лет. Но, по крайней мере, их коронация была так возвышенна, как ей мечталось, а затем ее портреты писали лучшие художники Богемии, Моравии и Англии, и она ела с золотых тарелок и шествовала во главе процессий через город, и одетые херувимами мальчики несли ее шлейф.

А Фридрих в это время писал письма папа: «Император скоро нападет, дорогой отец, он наверняка нападет, нам нужна защита».

В ответных письмах папа желал им сил, слал им свое благословление и советы о том, как беречь здоровье, оформлять тронный зал и править страной, клялся в своей вечной любви и в том, что они всегда могут на него рассчитывать.

Но солдат не слал.

А когда Фридрих перешел, наконец, к мольбам, «ради Бога, ради Христа, нам нужна помощь», то папа ответил, что всякую секунду мыслит с трепетом и надеждой о своих драгоценных детях.

Но так как он не послал солдат, то и Протестантская уния солдат не послала, и одно только богемское войско собралось при полном параде в стальных доспехах перед городскими воротами.