Тим

— Ну как, все? — мягко спросила она и, когда он кивнул, усадила его на стул, а потом пустила теплую воду в ванну. — Ты весь перепачкался, видишь? Думаю, тебе следует раздеться и запрыгнуть в ванну. В воде тебе сразу полегчает.

Отжав махровую мочалку, она обтерла Тиму лицо и руки, стянула с него рубашку, аккуратно сложила и вытерла ею забрызганный пол. Он безучастно наблюдал за ней, бледный и дрожащий.

— П-п-прости м-меня, Мэри, — задыхаясь, пробормотал он. — Я т-тут все ис-испачкал, и т-теперь ты рас-с-сердишься.

Мэри, стоявшая на коленях на кафельном полу, подняла голову и улыбнулась.

— Нет, Тим, ни в коем случае! Ты же ничего не мог с собой поделать, и ты очень старался успеть добежать до ванной, правда? А все остальное не имеет значения, дорогой мой.

Его бледность и слабость встревожили ее. Казалось, он оправлялся не так быстро, как следовало бы, и потому она не удивилась, когда он упал на колени перед унитазом и опять стал корчиться в приступе рвоты.

— Думаю, теперь уже точно все, — сказала она, когда он снова затих. — Ну, как насчет ванны?

— Я очень устал, Мэри, — прошептал он, цепляясь обеими руками за сиденье стула.

Она не решилась оставить Тима одного: у стула прямая спинка и нет подлокотников, Тим не удержится на нем, если потеряет сознание. Лучше всего посадить его в теплую ванну, где он сможет принять полулежачее положение и прогреться до костей. Выбросив из головы жестокие слова Дони и молясь, чтобы Тим никогда не обмолвился об этом дома, Мэри сняла с него одежду и помогла забраться в ванну, одной рукой крепко обняв за талию и закинув его руку к себе на плечи. Он погрузился в воду с благодарным вздохом, и она с облегчением увидела, что лицо у него начинает розоветь. Пока он расслабленно сидел в воде, она закончила мыть пол и унитаз. Чтобы прогнать тошнотворный запах рвоты, Мэри открыла окно и дверь, впуская свежий осенний ветерок. И только потом повернулась к ванне и посмотрела на Тима.

Он сидел, как ребенок, подавшись вперед и со слабой улыбкой наблюдая за струйками пара, поднимающимися над водой; густые золотистые волосы влажно кучерявились. Как же он красив, как красив! «Относись к нему как к ребенку, — сказала себе Мэри, беря кусок мыла. — Относись к нему как к ребенку, которым он и является, и не смотри на него как на мужчину».

Но, даже говоря себе это, она не могла оторвать глаз от великолепного тела, вытянутого в прозрачной воде, ибо Тим внезапно опять откинулся на спину с протяжным вздохом почти сладострастного удовлетворения. В конечном счете нагота, представленная в книгах по искусству, имела мало общего с реальной наготой Тима: нагота в книгах никогда не трогала и не волновала Мэри. Она с усилием отвела взгляд, но мгновение спустя противно своей воле снова украдкой посмотрела на него, а увидев, что веки у него сомкнуты, принялась разглядывать с жадным, но сдержанным интересом, не столько чувственным, сколько изумленным и смятенным.

Почувствовав какую-то перемену в нем, она перевела глаза выше и обнаружила, что он наблюдает за ней усталым, но любопытным взглядом. Кровь бросилась ей в лицо жаркой волной, и на мгновение показалось, что сейчас он что-то скажет, но он промолчал. Мэри присела боком на край ванны и принялась намыливать Тиму грудь и спину, скользя пальцами по безупречно гладкой коже, на ощупь похожей на промасленный шелк, между прочим трогая его запястье с целью проверить пульс. Но, несмотря на вялость, он явно чувствовал себя уже лучше и даже рассмеялся, когда она поплескала водой ему на голову и заставила низко наклониться вперед, чтобы намылить и ополоснуть волосы. Она не позволила ему долго рассиживаться в ванне, но велела встать сразу по завершении процесса мытья, а потом спустила воду и включила душ. Мэри позабавило простодушное удовольствие, с каким он принял у нее из рук огромное банное полотенце, но она умудрилась сохранить серьезный вид, когда он воскликнул, что в жизни не видел такого громадного полотенца — и как приятно закутаться в него полностью, точно он маленький ребенок.

— Было здорово, Мэри, — доверительно сообщил Тим, лежа в постели под натянутым до подбородка одеялом. — Наверное, мама купала меня, когда я был совсем крохой, но я этого не помню. Мне нравится, когда меня моют, так гораздо приятнее, чем мыться самому.

— В таком случае я рада, — улыбнулась Мэри. — А теперь повернись на бок и поспи немного, хорошо?

— Хорошо. — Он рассмеялся. — Я не могу сказать «спокойной ночи», потому что сейчас середина дня.

— Как ты себя чувствуешь, Тим? — спросила она, задергивая шторы и погружая комнату в полумрак.

— Нормально, только устал ужасно.

— Тогда спи, милый. Когда проснешься, выйдешь и найдешь меня, я буду здесь.