Тим Бёртон: Интервью: Беседы с Марком Солсбери

Эпизод с Корейской войной — более позднее дополнение. В этой сцене Эван должен был просто спуститься с парашютом и повстречать двух девушек, но без всякой видимой цели. Вот мы однажды и стали шутить, что хорошо бы поручить ему все-таки какую-нибудь миссию. Впрочем, у нас не было ни денег, ни времени, и я придумал не слишком обоснованную сюжетом драку в темноте с использованием приемов каратэ, чтобы как-то оправдать его десантирование в Корею. Эван хотел драться с несколькими противниками, объяснял нам, что давно мечтал проделать нечто подобное в каком-нибудь фильме про войну, а затем залихватски вытереть нос, — уж не знаю, на какой фильм он намекал...

Люблю людей, стремящихся к исторической достоверности в кино. Когда я рекламировал свою картину, некоторые газетчики донимали меня: мол, почему на Корейской войне надписи сделаны по-китайски и поют американские песни? А я говорил себе: «И это они меня называют странным?» Я и не претендую на правильный показ Корейской войны, дело в том, что здесь вообще нет правильного показа чего бы то ни было.

Именно поэтому, в частности, в том эпизоде фильма, где действие происходит еще в период сегрегации на юге США, юный Эдвард Блум играет с чернокожими ребятишками, а новорожденного Уилла принимает врач-негр, хотя в то время таким докторам запрещалось иметь дело с белыми пациентами.

Итак, я взял из будущего Эдварда Блума то, что знал о нем, и создал собственный набросок этого персонажа. Для меня он не расист, а, напротив, — человек, лишенный подобных предубеждений. И поскольку все в фильме окрашено его ощущением действительности, временн`ые рамки не столь уж важны: Эдвард свободен от расовых предрассудков и просто не обращает внимания на различие в цвете кожи. Когда мы снимали сцену в цирке, ко мне подошла пара встревоженных статистов и один из них спросил: «Скажите, ведь здесь не будет негров, правда?», на что я ответил: «Знаете, в этом фильме они как раз будут».

«Крупная рыба» сохраняет устойчивое равновесие между подчеркнутым реализмом сцен в больнице, где лежит Эдвард Блум, и фантастическими эпизодами, снятыми Бёртоном тем не менее весьма реалистично.

Причин этому было множество. Прежде всего, мы старались не слишком полагаться на компьютер — такой подход диктовал сценарий. Люди, причастные к миру кино, чересчур избалованы компьютерной графикой. Однажды мы стояли посреди поля, смотрели на дерево, где должен был оказаться автомобиль Эдварда, и кто-то предложил: «А почему бы нам не изобразить машину, висящую в ветвях, при помощи компьютера?» Я ответил: «Нет, нам придется подвесить машину на дереве». Или: «Давайте нарисуем цветы на компьютере». — «Нет, цветы должны расти в поле, чтобы Эдвард стоял среди них, а не перед гребаным синим экраном». Для меня очень важно присутствие элемента ручной работы, выполненной человеком, что обусловлено самой темой реального и нереального. Есть, конечно, и более реалистические сцены, но нам не хотелось, чтобы они походили на стереотипное изображение американского Юга, мы стремились придать им более поэтический оттенок — поток сознания, южная готика.

«Крупная рыба» построена на баснях и сказках, мифах и фольклорных историях, включая многие архетипические для них элементы: ведьму, русалку, великана, оборотня, цирк, идиллический маленький городок, — все это в уникальной бёртоновской интерпретации. По иронии судьбы, деревья, мешающие Эдварду покинуть городок Спектр, были дополнением к сценарию, придуманным Спилбергом.