Тим из Древесных Звонов

— Верно. — Асмань пропустила племянника вперёд, поморщилась от пронзительного звона. — Дедушке было важно, чтобы всякий гость здесь чувствовал себя как дома. Пожалуй, ему удалось воплотить это желание.

От витовской двери веяло спокойствием и ночной прохладой. Асмань сообщила, что хочет ещё раз заглянуть к древеснозвоновцам и ушла, оставив Тима перед вратами в Тихие Ночи. Он немного постоял на месте. Отец говорил, что за каждой дверью в этом коридоре скрываются словно бы частички разных миров. А значит, если повезёт, удастся побывать и в Златых Рассветах, и в Серых Ветрах, и в Бегущих Камнях… Но прежде всего, конечно, здесь.

Шаг, ещё шаг. Дверь в мирок Вита оказалась просто пеленой темноты. Невесомый клубящийся полог, окутав на миг, расступился, и Тим очутился в комнате двоюродного брата.

На окне с распахнутыми створками качалась полупрозрачная занавеска. Она казалась границей между внешним миром и комнатой. Там — весёлый солнечный свет, журчание волн и свежий ветерок, переплетение жизни и грядущей смерти. Здесь — непроницаемая мгла, безмолвие и затхлая сырость. Странный мир: ни живой, ни мёртвый, а будто замерший в ожидании.

Но вон впереди, под самым окном, сквозь мглу что-то мерцает.

— Вит, Сона, вы там? Это я, Тим.

Вроде он произнёс это громко, но с губ сорвался почти шёпот. Однако, как бы то ни было, его услышали.

— Тимка? — Голос Вита тоже прозвучал очень тихо, но отчётливо. — Так ты всё-таки сумел выбраться из Древесных Звонов, здорово. Подожди, я подойду к тебе.

— Ага, сумел, — сказал Тим спокойно и буднично.

Глаза понемногу привыкали к темноте, и начали вырисовываться смутные очертания предметов. Узкая длинная кровать. Стол и стул, на спинке которого — куча одежды. А под окном, на полу, двоюродная сестрёнка. Сидит, облокотившись о поросшую мхом стену, и крутит в руках сияющий плод светодрева. Одежда на ней совсем тусклая.

Брат приблизился неслышной тенью. Крепко обнял, и от этих объятий Тима захлестнула вдруг какая-то немая всепоглощающая тоска. Стало жалко, жалко до боли всю вселенную. Возможно, Тим бы даже заплакал, но тут Вит отстранился.

— Очень рад тебя видеть, братишка, — сообщил он бесцветным тоном и зевнул. — Правда, по мне незаметно. Таковы законы моего мира: в нём, увы, заглушаются все светлые чувства. Хочешь сказать что-то весело или восторженно даже, а получается вот так. И твоё веселье, и восторг тоже делаются будто смазанными, блеклыми… Пойдём к окошку, мы там с Соной сидим светоцветики жуём.

— Знаешь, я тебя собирался поздравить с сотворением мира, но теперь что-то передумал, — признался Тим. — Судя по этой комнате, в Тихих Ночах не очень-то хорошо живётся.

— Увы, — повторил Вит и развёл руками. — Что сумел, то и создал.

Порыв ветра. Занавеска надулась парусом, начала развеваться. Тонкая ткань, пронизанная солнцем… Тиму захотелось подбежать к окну и высунуть голову наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Но вместо этого он спокойно подошёл к стене и сказал, вернее, шепнул:

— Привет, Сона. Как ты выросла, сестричка.

Слабого света от платья Соны действительно хватало, чтобы увидеть: внешне она была теперь не девочкой, а девушкой. Стройная, с точёными чертами лица. Длинные тёмно-рыжие волосы выглядели, правда, запутанными и неухоженными.

Сона подняла голову и внимательно посмотрела на Тима. А потом протянула ему крупный пушистый шарик светоцвета.

— Ти.

— О, ты меня угощаешь? — Тим наклонился, распахнул ладонь. — Какая молодец.

— Скорее просит, чтобы ты кожуру счистил, — пробормотал за спиной Вит и протяжно зевнул.

Тим пожал плечами, уселся на пол — ни тёплый, ни холодный — и подцепил ногтем искристую кожицу. Пальцы дрожали и казались слабыми, как после сна. Но вскоре Тим уже разделил на троих мягковатые дольки светоцвета. По рукам потёк тонкими струйками липкий светящийся сок.

Проглотив последнюю из своих долек, Тим глянул на брата. Тот жевал, уставившись куда-то в сторону. Свет от одежды Соны очерчивал его жёсткое напряжённое лицо, набрасывал тени, и Тиму подумалось, что Вит кажется не повзрослевшим, а постаревшим. Шестнадцать лет, всего год как творец. На груди, поверх чёрной рубахи, — насыщенно-синий камешек, подвешенный на верёвочке. Когда-то этот камень был прозрачным; дядя Ян и тётя Асмань бережно хранили его во времена витовского детства, а затем прикрепили к крышке сундука. Вит творил Тихие Ночи, а небесный камешек постепенно приобретал окраску, подходящую создаваемому миру. Отец однажды объяснял Тиму, что камень таинственно исчезает, когда творцу исполняется двадцать лет. А до тех пор этот дар высших сил можно таскать с собой повсюду — не только как украшение, но и с практической пользой, ведь в памяти камешка записываются все события, происходящие с творцом…

Тим подумал, что нужно снова завязать беседу. Например, поведать о творческих неудачах. Или о своём первом странствии между мирами. Жаль только, что рассказ прозвучит так, будто карабканье по сосне Тима глубоко разочаровало. А может, спросить о том, как поживает Вит в Тихих Ночах? В смысле, чем питается, чем занимается…