Тимбервольф

– Решать вам, – кивнул он. – Но подумайте, достаточно ли у вас причин для того, чтобы отдать мне этот преступный приказ. Мало того, выполнив его, я поставлю под удар всю бригаду. Мы лишимся последнего аргумента, сдерживающего аборигенов на их позициях. Если я использую свою последнюю козырную карту, мы останемся без прикрытия, да нас тут…, – полковник заметно разволновался и замолк, встав из-за стола, начал нервно отмерять жилую площадь штабной палатки. – Нас передавят, как слепых котят, – выдохнул он и, подойдя к окну, нервным движением достал смятую пачку сигарет.

Впервые за все время разговора я задумалась над последствиями своих действий. Выбор у меня был невелик, и от осознания своего бессилия хотелось завыть, спрятаться поглубже и забыться. Если план удастся, то моей карьере как офицера контрразведки придет конец. Скорее всего, меня ожидает трибунал. Если план провалиться… Ну, тут всё просто, тогда все мы покойники. Но игра стоила свеч, если все пройдет, как я задумала – повстанцы минимум на месяц потеряют инициативу. Я как никогда ясно осознавала правоту своих действий. Еще бы, такая удача, практически вся верхушка повстанческой армии в одном месте, полевые командиры, эмиссары и духовные лидеры. Но у нашего командования не хватит духа воспользоваться этой ситуацией. Страх перед провалом перевешивал все трезвые доводы в пользу проведения акции по ликвидации практически в полном составе командования противника. Война шла так давно, что сама мысль о проведении диверсионной операции в глубоком тылу врага казалась кощунственной. Состояние стагнации, похоже, устраивало обе стороны. И даже если они решатся, время, поглощенное многоэтажной военной бюрократией, будет упущено. Но сегодня утром хрупкое равновесие сил будет нарушено. Конечно, глупо было бы утверждать, что на узком перешейке Средиземного моря, который аналитики генерального штаба уже вычеркнули из стратегических планов, решится судьба всей войны. Но то, что расстановка противоборствующих сил изменится до неузнаваемости, можно было утверждать совершенно точно.

Я, не придумав ничего лучше, встала за спиной полковника, и, молча, положила руку на его плечо.

– Я отдам этот приказ. Но вы пойдете под трибунал, – мрачно изрек полковник. – И я с вами. Это в лучшем случае. А худшем – нас хлопнут тихо, без суда и следствия, – он повернулся ко мне и неожиданно грустно улыбнулся.

– Вы страшная женщина, Александра. Но я рад, что судьба свела меня с вами, – он опустил голову и прошел мимо меня. На мгновенье задержавшись, он, не поворачиваясь, добавил, – отдохните, госпожа майор, меня не будет пару часов, можете расположиться здесь. – И кстати, – продолжил он, поправляя форму, – о лучшей компании я и не смог бы мечтать, когда нас с вами поставят рядышком к стенке.

И тут я засмеялась, по-детски, искренне, с повлажневшими глазами. На душе вдруг стало неожиданно легко. Я сбросила весь груз ответственности на двух человек, командира бригады и рядового снайпера. Теперь лишь в их руках находилась моя дальнейшая судьба и жизнь тысяч людей.

***

Мы сидели на холодном песке, у штабной палатки, и, скрестив ноги, курили в нервном ожидании. Все было решено. Приказы отданы, подтверждения получены, подразделения находились в полной боевой готовности. Дело оставалось за малым – получить координаты от Танели. Я знала, что не подведет, такие люди не умеют подводить в принципе. Но сердце волнительно стучало, отзываясь нервной отдышкой и дрожащими пальцами с зажатой, полуистлевшей сигаретой «Gitanes». Дымок от сигареты тонкой струйкой тянулся к темному, почти черному небу, залитому отблесками тысячи звёзд.

«Странно, – подумала тогда я, выдыхая изо рта пар, – пустыня, и вдруг холод. Несовместимые вещи, как и все то, что здесь меня окружает, в мирной жизни существующее лишь в нереальных кошмарах, здесь же считающееся в порядке вещей».

Ночную тишину прервал нарастающий шум, заставивший повернуть меня в его сторону голову. Он, словно грохот цунами, наступал со стороны моря; низкий гул, отозвавшейся внутри радостью, от которой перехватывало дыхание. Зарево поднималось от самой линии горизонта и неумолимо приближалось к нам, играя причудливыми цветами на гладкой поверхности моря. Палатка вдруг мелко задрожала, и через секунду звёзды погасли, словно их не было. И над нашими головами, расчеркивая черное небо ослепительными трассами, промчались управляемые ракеты. От оглушительного свиста, сопровождающего их полет, закладывало уши. Непроизвольно закрыв их ладонями, я взглянула слезившимися от ослепительного света глазами на лицо полковника, на котором играли отблески огненных трасс, оставляемыми уходящими в южном направлении ракетами. И непонятно было, чего больше в его виде: гордости, злорадства или облегчения. Наверное, всего в равной мере. Не было в его взгляде только одного – сожаления. Пока. Конечно, мы не могли знать, что эта атака лишь первое звено в цепочке страшных событий, которые в будущем обезобразят мир до неузнаваемости…

***