Тёмная сторона Москвы

Аркадий выглядел так, словно какие-то неведомые магические чары внезапно превратили живого человека в ледяную глыбу. Это и поставило в тупик весь персонал московской полиции. Как так? Ведь если бы мальчик попал в воду и там замерз, то ведь, по логике, должен быть рядом с ним кто-то, кто вытащил его к мосту? Потому что тело нашли неподалеку от моста, но в таком месте, где лед был цельным, не разбитым. И даже ни одной полыньи поблизости!

Следовательно, кто-то выловил утопленника из воды и после тянул его на себе почти целый квартал… Но этой версии не было подтверждений. Ничьих следов рядом с телом не нашли.

Была только ледяная глыба вместо Аркаши Баранова.

Никто не понимал также, каким путем попал гимназист на реку. Кой черт занес его туда, к месту гибели, на Яузу? Золоторожский мост, если Аркаша направлялся домой, вовсе ему не по пути. А куда еще мог бы направляться гимназист вечером?

У следствия было больше вопросов, чем ответов. Смерть Аркаши Баранова сочли уникальным явлением и решили, что эта загадка вряд ли когда раскроется.

Следователи хорошо знали: убийства раскрываются проще, когда их несколько; тогда все странности серийных преступлений легче выявить и уложить в более-менее единую криминальную картину. Но такая фантасмагория, как дело о смерти Аркадия Баранова, повториться, безусловно, не может, – думали опытные следователи.

И ошиблись.

В течение февраля и до середины марта на злосчастном Золоторожском мосту были найдены замерзшими шестеро гимназистов мужской гимназии на Елоховской улице. И все – завсегдатаи Ухажерского катка. Помимо Аркадия Баранова, это были: Андрей Киселев по прозвищу Кисель, Иван Засохин, лучший конькобежец школы, Лева Дитштейн, знаток алгебры, Константин Марежич и Станислав Василенко.

Все шестеро нашли свою смерть в ледяных оковах.

Седьмым должен был стать Валька Воробьев.

Если бы не его детское сознание… Валька, при всей своей испорченности, был еще настолько мал, что легко верил в самые фантастические глупости, над которыми посмеялись его старшие приятели.

* * *

Когда однажды вечером после памятной встречи с часовщиком Краузе вся компания Аркадия и Киселя развлекалась на катке, выслеживая симпатичных девушек, Валька Воробьев был с ними.

Играла живая музыка, разноцветные огни сочными пятнами размазывались по искрошенному коньками льду и многократно отражались в ярко начищенной меди духового оркестра. Подмораживало, в воздухе летали сухие белые крупинки и от порывистых движений ветра словно секли лицо крохотными розгами.

– Смотри-ка! Вон, вон! А?! – указывая Аркадию пальцем, завелся Кисель. Охота на красивых девушек его возбуждала.

– Я ее догоню! – пообещал Аркадий и понесся по кругу, выплетая размашистые «змейки» и «восьмерки», далеко вперед выбрасывая длинные ноги и отмахивая такт рукой.

– За кем это он? – удивленно спросил рыхлый Лева, обращаясь к Костику и Киселю. Но те на него не смотрели. Они хихикали, глядя на Аркашу.

– А она ничего… Фигуристая. Ну как, спорим: закадрит? – сказал Костик.

– Да ясно как божий день. – Кисель спорить не собирался. Оба знали, что красивого Аркадия девушки обожают.

Аркадий догнал девицу, взял ее под руку, и какое-то время они разговаривали, стоя на льду среди катающихся. Мальчишкам, смотревшим с противоположной стороны катка, яркий прожектор мешал как следует разглядеть лица. Судя по всему, Аркадий и красотка поладили.

Они встали в пару и сделали несколько кругов. После чего Аркаша повернулся и помахал рукой своей компании.

– Ну все, закадрил. Я ж говорил! – буркнул Кисель. – Провожаться пойдут. Ничего интересного!

– Везунчик, – кивнул Костя.

– А что, а кто это с ним? А куда они идут? – сгорая от любопытства, спросил Валька Воробьев. Он не очень хорошо стоял на коньках и почему-то надеялся, что Аркадий ему покажет нужные приемчики.

– Тебе какое дело, салага? – обозлился Кисель. Валька прыгнул в сторону от занесенной над ним воспитательной руки Киселя, споткнулся и упал. Сидя на льду – Киселю лень было нагибаться, чтобы закончить начатое, – Валька хихикнул и, приставя козырьком ко лбу руку в разорванной варежке, вгляделся в уходящих с катка Аркадия и незнакомую девушку. Девушка, словно почуяв его взгляд, обернулась. Валька вскрикнул от неожиданности: он узнал это бледное лицо и стройную фигуру.

– Это же она, – пробормотал он. – Это она! – закричал Валька.

– Да кто она? Не голоси! – прикрикнул суровый Кисель.

– Она. Софья Краузе. – Неизвестно почему, но Валька вдруг отчетливо ощутил, как его до костей пробирает ледяная дрожь, могильный холод, от которого не спрячешься и не согреешься.

– С ума сошел? Она инвалид, дурила ты! Выяснили уже, – скучным голосом сказал Кисель.

Вальку осенило:

– Значит, это та, другая! Ледяной истукан! Ходит… Как Аркаша не видит, что это она? Забыл он, что ли?!

– Что ты несешь, дура-салага?!

И суровая рука Киселя все-таки настигла Валькину макушку.

* * *