Тёмные церемонии

И отвлекается ровно на эту секунду – на то, чтобы рассмеяться… и тем помогает Хинусу спастись. Эрлиец чувствует, что хватка на мгновение ослабела, выдёргивает руку и активирует «дырку жизни» – прямой портал в приёмную Московской обители. Ныряет прочь, оставляя убийцу орать на опустевшей улице. Ныряет… и плачет.

///

– Они не ожидали! – Лисс весело рассмеялась. – Они и представить не могли, что мы ответим! Да как ответим!

– Они не ждали!

– Мы молодцы!

– Ещё какие!

В «Михельсоне» царило приподнятое настроение, звучал смех, то и дело летели шутки и… дерзость. Звучала, летела, царила… дерзость. Дерзость, рождённая ощущением полного единства и того, что всё, абсолютно всё им по плечу. От чувства сопричастности к чему-то значимому. От уверенности в своих силах. Ещё вчера ребята чувствовали себя жалкими, униженными и всего боящимися. Они носили «протестную» одежду, но в действительности не смели повысить голос и прятали глаза, встречаясь с факторами Внутренней Агемы. Они не знали, на что способны, и некоторые из них начинали верить, что не способны ни на что.

Вчера они были слабыми.

А сейчас, на рассвете, вспоминая прошедшую ночь, осознали, что изменилось. Почувствовали свою силу, а вместе с силой пришли дерзость и… гордость. Ведь гордость – удел сильных. Гордость не позволит промолчать и отвести взгляд, признать поражение и смиренно принять всё, что уготовил победитель.

Гордость заставит ответить ударом на удар.

– Но мы в самом начале пути, – продолжила Лисс.

– В начале? – удивился молодой чуд.

– Разумеется, – кивнул Судислав.

– Думаешь, Консул уйдёт, прочитав наши лозунги? – громко спросил Антон. – К утру большинство из них замажут.

– А к нам домой явятся факторы Внутренней Агемы, – негромко заметил шас.

– И что? – растерялся чуд.

– Ничего, – пожала плечами Лисс. – Ведь нас там не будет.

– А где мы будем?

– А что будет с родителями?

– Думаешь, Консул прикажет брать заложников, чтобы добраться до нас?

В зале стало тихо.

Так всегда бывает после яркой вспышки: возбуждение уходит и наваливается ощущение обыденности, звучит вопрос: «Что будет дальше?», а вслед за ним – «Что же я натворил?». Похмелье после бурной ночи – естественная часть любого утра, и не важно, чем оно вызвано: весёлой пирушкой или участием в беспорядках. Похмелье наступает всегда. И именно поэтому Лисс завела разговор сейчас, не позволив ребятам оказаться с неудобными вопросами один на один – о том, что делать дальше, лучше говорить вместе. Чувствуя поддержку тех, с кем провёл ночь.

– Если Консул возьмёт в заложники наших родителей, он восстановит против себя весь Город, – рассудительно произнёс Судислав.

– А сейчас не восстановил? – поднял брови шас.

– Восстановил, но вряд ли настолько, чтобы они вышли на войну, – ответил белобрысый крепыш. – Ведь до сегодняшней ночи все предпочитали молчать. И подождут, что будет дальше.

– Трусы! – не сдержалась пухленькая брюнетка.

– Не все, – поддержала её подруга. – Джира не испугалась.

– И Джира показала нам, что, если мы не перестанем бояться – потеряем будущее, – вернула себе слово Лисс. – Своё будущее.

– Ещё скажи: будущее наших детей, – попытался хихикнуть чуд, но Лисс ответила резко:

– А ты их не планируешь? Или хочешь, чтобы они верно служили Консулу?

И вновь возникла пауза: ребята пытались осознать то будущее, о котором сказала Лисс. Очень трудно размышлять о будущем своих детей, если сам считаешь себя ребёнком… хотя бы в душе.

– Ты серьёзно думаешь, что мы изменим будущее, рисуя на стенах логотип модных штанов?

– Мы все знаем, что стоит за логотипом.

– Всего лишь слово.

– Слово способно изменить всё.

– И противостоять оружию?

– Оружие проржавеет и сотрётся в пыль. Палач постареет и устанет убивать. Только слово остаётся навсегда, – убеждённо произнесла Лисс, медленно обводя ребят взглядом.

– Слово тускнеет, – обронил шас.

– Настоящее – никогда.

– И много ты знаешь настоящих слов?

– Достаточно.

– Например?

– Свобода.

– Чья?

– Наша! А ещё – есть слово «Гордость», – продолжила Лисс. – А ещё: «Я хочу сама определять свою жизнь!» А ещё…

Но закончить ей не позволили. Дверь распахнулась, и в «Михельсон» ворвался взъерошенный Хинус. Ворвался, показав очень резкое, стремительное движение, но так же резко остановился, тяжело дыша и лихорадочно оглядывая друзей.

– Что случилось? – насторожился Антон.

– У тебя всё в порядке?

– Хинус…

– Его убили!

И посыпались вопросы:

– Что?

– Кого?

– Убили?

– Что?

– Кого убили? – упавшим голосом спросила Лисс.

– Сергея. – Хинус сделал шаг, но вновь остановился. – Мы наткнулись на голема… Странного, очень умного голема… здоровенный, быстрый… Он хотел нас арестовать, схватил меня, а Сергей… Сергей решил атаковать его «эльфийской стрелой»…

Хинус замолчал.

– И?

Судислав сжал кулаки. Антон выругался.

– Голем застрелил Сергея, – просто ответил эрлиец.

– Ты уверен? – почти шёпотом спросила Лисс.

– Да.

Кто-то шумно выдохнул. Кто-то громко выругался. Но большинство ребят окаменели, пытаясь осознать услышанное.

Голем застрелил Сергея.