Тёмный дом

— Я? — удивился комиссар с красной лентой и, встав, загородил окно своим телом, — нет. У меня есть к тебе более гуманное предложение. Просто выслушай, а о самоубийстве думать не смей, — он кивнул назад, — разобьёшься, а твоё тело потом разорвут «бравые» защитники общества. Хуже смерти и не придумаешь, а поверь моему опыту, я видел много трупов самых проклятых убийц. Видишь ли, — полицейский в раздумье начал рассматривать углы потолка, — сейчас другое время, другое общество, оно ни при каких обстоятельствах не примет таких, как ты. Всё потому, что ты, как тебе, я думаю, стало уже понятно, являешься лучшим средством по омолаживанию, а за такими средствами охотились из покон веков. Даже, если тебе каким-то образом удастся прорваться через толпы комиссаров, то шансы выбраться с завода, как не крути, стремятся к нулю. Взгляни, — он отошёл от окна, в отдалении виднелись толпы живых мертвецов, пялящихся на тёмный дом, — все они кусают локти и только и ждут, что ты учинишь что-то подобное. К тому же, твой вероятный побег сильно отразится на мне и моей семье, чего бы мне очень не хотелось. Потому у меня всё два варианта для тебя, учитывая ещё, — комиссар с красной лентой ткнул в листок, оставленный на столе, — новые обстоятельства: либо я тебя застрелю здесь, а градоначальнику, который обещал обязательно приехать, сообщу, что у тебя оказалось огнестрельное оружие, которым ты не побоялся воспользоваться, тогда, конечно, придётся выстрелить и в меня, а ответственность этого проступка начнёт метаться от одного человека к другому и никто, в итоге, сильно не пострадает, уж это-то я могу тебе гарантировать, либо, — он достал из металлического ящика неподалёку шприц, наполненный фиолетовой жидкостью, — ты обратишься в бессмертного, а властям скажем, что люди на улицах ошиблись, попробуем рискнуть. Парень ты, может быть, и глупый, но живучий, смогу взять тебя в полицию, будешь работать под моим началом, может, и не лучшая работа в нынешнем мире, но хотя бы какая-нибудь, чтобы жить. Хотя бы как-то. — Ян молчал, он был ни живой, ни мёртвый, бледный, как смерть. — Понимаю, так просто принять решение сложно. Но ведь у тебя осталась семья? По крайней мере, у меня она есть, а принимать на своей шкуре репрессии совсем не хочется. Не говоря уже о том, что если меня снимут с должности, то, наверняка, поставят какого-то бездельника, и тогда шаткое положение страны усугубится ещё больше. Подумай, хотя и думать тебе осталось недолго, от этого все в выигрыше. Мы покажем тебя тем внизу, я прослежу, чтобы тебя не убили за сам факт твоего существования, обещаю. Выйти из игры ты сможешь всегда, достаточно будет просто не принимать вакцину. Если захочешь, то смогу тебя даже сжечь или подсказать отличную высоту, чтобы ничего не осталось от физической оболочки, но если всё-таки втянет в игру, то, знай, что достойных людей в полиции всегда не достаёт. Поэтому, — он всплеснул руками, — выбирай: жизнь или смерть.

— Отдайте меня градоначальнику и выдайте оружие. Как только мы выедем за пределы завода, я сбегу.

Комиссар с красной лентой покачал головой:

— Они не станут церемониться и разорвут тебя на куски прямо здесь. Дизентерия их не пугает: бессмертные ничем не болеют, ровно также, как ничего и не чувствуют.

— Переоденьте, замаскируйте меня, — не отставал Ян, — выведите.

— Те существа за дверью явно этому не обрадуются. Не говоря уже о том, что они не все слепцы, зрячие вас очень хорошо запомнили. То, что я вам вообще даю хоть какой-то выбор, само по себе чудо, другие бы на моём месте не стали бы даже давать право выбора. Мне думается, что хоть какая-нибудь жизнь лучше, чем ничего. Повидаете родных, знакомых, станете уважаемым человеком или тут же выйдете из игры, других раскладов нет. Эта бумажка, — комиссар с красной лентой кивнул в сторону стола, — распоряжение от высшего руководства об уничтожении всего живого. Скинут водородные бомбы на континенты и суши, не знаю, наверное, ради острастки, демонстрации силы. Напишут всё равно другое: «для поддержания и возвеличивания высшей жизни на земле». Выходов нет. Даже, если сам Бог будет на твоей стороне, через неделю от тебя ничего не останется. Ни под землёй, ни на земле, ни даже будь ты в воздухе — всё будет отравлено. Только «более совершенные» выживут.