Тёмный дом

Дом, быстро вспыхнув, быстро догорел. Ничего не осталось. Дети Николы ничего не могли сделать, адский огонь обжигал кожу и не давал зайти внутрь, как бы они не старались. После страшного пожара сели они думать думу, да решать, что же им делать дальше. Порешили не засиживаться на могиле отца и отправится в путь — каждый своей дорогой, каждый в стремлении изучить загадочный мир, а по возможности изменить и вернуть его в прежнее русло. Все они перестали сомневаться в Боге и лишний раз поверили в праведность Его поступков.

Первым из родительского дома отправился Христофор. Пошёл он налево в сторону пологого спуска подальше от города, всё вниз и вниз. День он спускался, второй, всё ниже и ниже, вот вокруг уже стали появляться высоченные горы, а солнце всё отдалялось и отдалялось от него, но вера Христофора в то, что Бог не зря подсказал ему выбрать именно эту дорогу, была непоколебима. Потому несгибаемым шёл он дальше, укутавшись в повязки собственной одежды, чтобы никто не мог узнать его и понять, что несёт он Божье пламя, истинные мысли, и чтобы никто до поры до времени не узнал, что он вовсе не мертвец, а смертный, боящийся и принимающий смерть. И вот на третий день голодный и изнеможённый, будто бы путь его шёл через горячие пески, Христофор набрёл на трёхэтажный тёмный дом. Был он в тени высоченных отвесных гор, к нему единственному шла длинная дорога. Кирпичи стен здания были где-то красны, где-то выкрашены в чёрный цвет невпопад, хаотично. Из трубы сверху дома, так похожего архитектурно на родительский, валил густой, чёрный, едкий дым, заставляющий затыкать нос от отвращения. Ограда дома состояла из железных ворот: ржавых и старых, но с прекрасно отполированными золотыми наконечниками. Убранство же внешней территории захватило всё внимание Христофора, оно было сплошь и рядом состояло из пихт, елей и роз, однако, когда он подошёл поближе, чтобы ощутить вкус жизни, утерянный им за месяцы заточения, обнаружилось, что всё живое — подделка. Вместо приятного сладостного запаха повеяло вдруг жжённым пластиком и углём, отшатнулся Христофор от фальшивой жизни, с опаской посмотрел на дом, стоящий перед ним.

Сзади, нарочито громко, будто бы случайно, послышался треск пластиковых палок, звучащих, как настоящие. Христофор обернулся. Перед ним стояла высокая бледная девушка, была она очень худой, да настолько, что было видно лишь кости за шёлковым одеянием, щёки же настолько впали, что различить можно было лишь скулы. Однако едва ли можно назвать эту женщину непривлекательной, наоборот некая загадка таилась в худой талии, маленьких плечах, рук, тонких как стебли молодого деревца; особенно выделялись глаза: чёрные, глубокие, дерзко-прищуренные, притягивающие любого, кто окажется в их сетях. Радостная улыбка, полная фальши, играла на её губах. Она начала перебирать костлявыми пальцами свои тонкие жидкие волосы, отдающие золотистым светом от окон дома. Незнакомка молчала, всё смотрела на путника, а путник на неё. Христофор был поражён и сражён её красотой. Вмиг позабыл он о высших целях, которые привели его сюда. Сердце, как у мальчишки начало бешено биться и падать в пятки. Наконец, собравшись с мыслями, Христофор уже хотел что-то сказать незнакомке, но она, мило улыбнувшись, перебила его:

— Вы сильно устали, не так ли? — голос её нежный и бархатистый, больше похожий на звучание самого чистого ручейка или идеально настроенного инструмента в руках мастера, пробил в ушах Христофора ударами молотов, усыпляя его сознание и бдительность. Не дожидаясь ответа, она продолжила, наклонив чуть-чуть голову в сторону дома, — пойдёмте в дом. Мы вас заждались.

И легко зашелестев платьем, она двинулась в сторону дома осторожной, весёлой походкой. Очарованный Христофор, не задумываясь, пошёл за ней. Тяжёлые двери дома раскрылись перед ними, выливая холодный свет на вошедших. Запах горячей еды тут же донёсся до Христофора, незнакомка, как раз вела его в трапезную.

За длинным столом сидели одиннадцать мужчин. Все они, облачённые в лёгкую, просторную одежду, прикрывающую худощавость и костлявость, глядели на вошедших. Их лица были равнодушны, немного отречёнными, немного пустыми. Не было улыбок, не было смешков, не было эмоций. Глаза тёмные и стеклянные ничего не выражали, но взгляд, колющий при медленном движении глаз, показывал зависть и потаённую ненависть. По крайней мере, так было у всех, кроме человека, сидящего во главе стола. Он отличался и лицом, и взглядом. Выражал страдание, горделивость, принятие и торжество. Единственно только он заговорил с вошедшим гостем:

— Мы вас заждались. Располагайтесь. — уголки его рта поднялись, показывая фальшивую улыбку. Глаза горели огнём, тем же, каким горел его родной дом. Христофор отшатнулся, хотел было извиниться и откланяться, но незнакомка его удержала, располагающе улыбнулась, погладила по руке. Он остался.