Тёмный Легендариум

– Вот-вот, – усмехнулся Сай Дун. Он развернулся, неспешно выбрался из пещеры и побрёл к воротам. Весть о чудесном спасении с Костяного Холма и волшебном мече Шкуррака разлетелась с быстротой горохового выхлопа по всему тоугбоку. Орка провожали завистливыми, восхищёнными взглядами, в которых уже не было прежнего страха.

Он зашёл в холодную холостяцкую пещеру и огляделся. За время отсутствия она основательно выветрилась. Даже плесень, придающая уют любой орковской норе, исчезла. Крысы и всякие мелкие насекомые подчистили остатки гнили, а кости растащили вороны и дикие собаки. Как там говорил ушастый? Судьба дала крутой поворот? Что ж, возможно, не последний. Теперь надо лечь спать, а завтра ночью славно напиться на празднике.

– Братец Дун, это мы.

У входа в пещеру стояли трое: желтоглазый худощавый парень лет пятнадцати, высокий эльф с ярко-рыжей шевелюрой и коренастый бородач с большущей секирой.

– Мы вернулись, – на их лицах читалось смущение.

– Я ж тут ничего толком не видел, – развёл руками гном.

– А я, – подхватил эльф, – рискну познакомиться с прекрасной орчихой. Или даже двумя.

Сай Дун подошёл и обхватил всех троих своими лапищами:

– Рад видеть ваши поганые рожи. Страшно рад!

Бершина мира (отрывки)

Мы не увидим честь отныне,

Отвага не трубит в свой рог,
И благородства нет в помине,
И безрассудству вышел срок…

«Боевое поле»

Глава I

Тишина летнего полдня разлилась над холмами. Она пахла и звучала, наполняя жизнью всё вокруг. Поле дарило ей аромат ромашек, мать-и-мачехи, васильков и подсолнухов; рощи и рощицы благоухали сиренью и яблонями. Лес хмурился, но эта суровость скрывала добрую улыбку старика, строго смотревшего из-под седых бровей.

Солнце припекало, и лишь ветерок время от времени прохаживался холодной ладонью по коже, заставляя вздрогнуть.

В тени большой сосны, стоявшей одиночкой посреди луга, сидели четверо мальчишек, лениво поглядывая на стадо коров. Один привалился к тёплому стволу и дремал, трое вели незатейливую мужскую беседу:

– …не доедет. Никак не доедет. Говорю ему: не доедет!

– А он?

– А чё он? Он же умник. Доедет, доедет… Ну и доехали. Семь вёрст на себе мешки пёрли, да ещё от отца досталось.

– И што теперь?

– Што, што?! Ничегошеньки. Отец сначала выдрал, потом говорит: «На ярмарку не поедешь».

Рассказчик от обиды всхлипнул. Двое других сочувственно переглянулись.

Да-а, – протянул один. Ему полагалось зваться Яном, но, то ли от малолетства, то ли от его доброго нрава все звали его как вздумается, лишь бы хоть чуть-чуть походило на его имя. – На ярмарке здорово. И сласти разные, и фокусы, и титры.

– Не титры, а театры, – поправил его другой, которого звали Мирян, а друзья звали Авоськой. – И игрушки, и дудки, и леденцы, и цыгане, и…

Тут он заметил, что третий их товарищ уже готов разреветься, и поспешно добавил:

– Но нам-то с Янеком всех диковин не повидать. У родителей всегда денег нету. Не плачь, Март, авось всё переменится, и к лучшему.

– Да, как же, – голосом, полным невыплаканных слёз, отозвался Март. Он помолчал, и всё же улыбнулся через силу:

– Зато на Ночь можно любому прийти.

– Может, и можно, только батя мне ещё неделю назад сказал: «Увижу – шкуру спущу!»

Март с Авоськой удивлённо взглянули на друга.

– Ты что, на Ночь не хочешь посмотреть? Боишься?

– Да не боюсь, но одному как-то…

– Так идём вместе.

– Идём.

– Здорово. Только надо сбоку зайти.

– С какого боку? Там же вода с боков.

– Вода, вода. А я брод знаю, тайный. Мне брат старший рассказал. Он же тоже, когда такой, как мы, был, убегал.

– И ни разу не попадался?

– Не-а.

– А он… – Ян покраснел, – он… у него было…

– Конечно, было, – рассмеялся Март. – А мы чем хуже?! Я вот Лаську бы…

– Ага, размечтался. Корову тебе, а не Лаську.

– А тебе свинью. Или рыжую Ольку.

– Ласька – дура. Вот Зарянка – это да.

– Ты её парня видел? Он из тебя чучело сделает.

– А из тебя и делать не надо – иди в огород и занимайся там, чем хочешь.

– Да тебе вообще никто не даст, даром, что ночью ничего не видно.

– Не даст – так сам возьму.

– Ага, взял. Есть, чем брать – то?

– Есть, да подлиннее, чем у тебя.

– А у меня, зато, толще.

Через некоторое время спор затих сам собой. Мальчишки, перебрав с десяток девушек и столько же способов достижения своей мужской цели, раскрасневшиеся и гордые сами собой, замолчали. Они видели четырнадцать зим и столько же весён, и сейчас их молодая кровь кипела, и природа требовала своего. Через два года они смогут оставить свои тайны и сговоры, и с полным правом назваться мужчинами. Но в тот момент что-то уйдёт, что-то странно притягательное и манящее. Уйдёт их детство.