— Представляешь, — прожевав кусочек мяса, пожаловался Кро. — Тотемник Надодуха, старый ворон, каждое утро нас ни свет ни заря будит.
С первым лучом солнца. Хуже петуха, право слово.
— Ничего хорошего в этом ордене нет, — по инерции продолжила Генриетта. — Они здесь друг друга прикрывают, привыкают к спокойной жизни, а потом гибнут в большом мире, как цыплята!
— Меня ворон поднимает, — упрямо не захотел возвращаться к прежней теме Битали. —
А ты-то чего вскакиваешь?
— Я? — Вантенуа поворошила вилкой салат из брынзы с орехами, пожала плечами: — Просыпаюсь.
— Сама?
— Наверное…
— Это как? — удивился Битали. — Просыпаются все или сами, или их будят. Как ты можешь этого не знать?
— Обычно я просыпаюсь, стоя возле постели. Или у окна. Иногда за столом. Ещё не одетая, но уже вставшая. Это как?
— Не знаю, — почесал в затылке Кро. — Со мной такого не случалось.
— Я после этого уже не ложусь. Да и спать не хочется. Завтракаю, пока тут пусто и спокойно, потом в парке гуляю. Утром там красиво, тихо, воздух сочный. Перед занятиями голову проветриваю… — Она набрала на вилку изрядную горку салата и отправила в рот.
— Молодец. Меня сосед тоже пару раз порывался наружу вывести, за замок. Да всё не складывалось. Сам я пока не знаю, через какое место выбираться. Трудно, на самом деле, без дверей и указателей со входами и выходами разобраться.
— Так давай я тебе покажу! — встрепенулась Генриетта. — До первого урока почти два часа. Можно нагуляться в своё удовольствие!
— Не знаю… — засомневался Кро. — Тебя это не затруднит?
— Чего тут трудного? Я всё равно после завтрака туда собиралась. Давай, доедай быстрее…
За стенами замка было свежо, но безветренно. Здесь пели птицы, стрекотали кузнечики, здесь пестрели цветы, пахло мёдом и свежими огурцами. Битали уже успел подзабыть, как это — оказаться на лоне природы.
— Как здорово, что профессор Бронте придумал удерживать вокруг школы лето круглый год! — похвалил он директора.
— Да, здорово, — согласилась девушка. — Жалко только, много птиц из-за этого гибнет.
— Гибнет? Почему? — удивился Кро.
— Здешние перелётные запаздывают отправиться на юг, а северные, что у нас зимуют, слишком рано возвращаются к себе, в снега и холод. Поэтому птиц тут мало. Только местные. Те, что круглый год на месте. Воробьи, синицы, зяблики, удоды.
— Голуби, — добавил Битали.
— Нет, голубей в школе нет, — качнула головой Генриетта. — Метаморфы на них охотятся. Едят, когда перекинутся. Особенно первокурсники. Синиц, зябликов не трогают — слишком мелкие. Они там, у южного корпуса, в свободное время собираются. В смысле метаморфы. Первому и второму курсу играть вместе со всеми запрещено. Они, когда сильно нервничают или чувствуют опасность, могут самопроизвольно «перекинуться», — Вантенуа взяла молодого человека за руку. — А как зверем станут, порвать могут. Или поранить. Представляешь: играешь с таким в шашки. Он начал проигрывать, и тут же — р-раз в какого-нибудь волка, и кусь тебя за ногу…
Битали не ответил. От её прикосновения у него возникло незнакомое ощущение чего-то странного, приятного — но запретного.
Их тела соединились.
Разумеется, Генриетта касалась его и раньше. Когда исцеляла рану, когда продирала через стену. Но это было другое. Там прикосновения случались по необходимости, имели вполне понятный и прагматичный смысл. Сейчас же они взялись за руки просто так, чтобы быть рядом.
Нет, Битали не стремился к этому и не рискнул бы дать клятву, что Генриетта Вантенуа ему интересна, что девушка ему нравится и вызывает иные чувства, кроме дружеских. Но ему всё равно нравилось чувствовать её прикосновение.
Вместе они шли по широким аллеям парка, усыпанным молотым кирпичом, спускались по ступеням к далёкому болоту, огороженному от любопытных непроходимым кустарником, обходили расцвеченные радугами фонтаны, нюхали цветущие чайные розы, любовались вознесёнными на мраморные пьедесталы изваяниями.
— Смотри! — Вантенуа указала свободной рукой на полуобнажённую женщину, которая с ужасом прикрывала лицо ладонью от чего-то наверху и одновременно удерживала кулаком сползающую с бёдер простыню. — Говорят, это одна из фрейлин нашей баронессы. Она была безнадёжно влюблена в барона и мгновенно окаменела, когда увидела, что он падает с твоей башни.
— Да ты что?! — притворно изумился Битали. — По-моему, я видел эту скульптуру в каком-то музее смертных. И там говорилось, что она изображает гибель Помпеи.
— Врёшь ты всё!
Генриетта отпихнула его, вырвала руку, сбежала вниз с очередного пролёта ступеней и свернула за огромный шар цветущей сирени. Когда Кро добежал туда следом — под бело-сиреневыми бутонами оказалось пусто. Битали прошёл дальше, осматриваясь, увидел россыпь кустов, среди которых выделялся серебряный шатёр большой плакучей ивы. В голове всплыло: «Когда с Генриеттой гулять будешь, туда зови…».
«Откуда он знал, что я окажусь здесь с Вантенуа? — удивился Кро. — У мадам Деборе, что ли, на меня гадал?»
Он решительно свернул к кустарнику, обогнул букет каменных роз, застывших в вазе высотой в два человеческих роста, раздвинул свисающие до земли ветки.