Тёмный ручей

Дело стоит Риварду трех сломанных пальцев, но в конце концов он соглашается позвонить на аэродром и велеть им приготовить для нас его частный самолет. Это позволяет нам миновать запутанный клубок отмененных коммерческих рейсов, однако сталкивает нас с новым препятствием: требуется время, чтобы заправить и подготовить самолет, а по прибытии на борт мы обнаруживаем, что пилота до сих пор нет. Он прибудет только через час.

Я говорю стюардессе, что с этой минуты у нее оплаченный выходной. Нам не понадобятся ни ужин, ни напитки. Она выглядит удивленной, но кто же станет спорить с неожиданными приятными сюрпризами? Уходит, и мы остаемся на борту одни.

Майк наблюдает за тем, как я смотрю на часы. Уже почти восемь часов по времени центрального часового пояса. До Батон-Руж примерно полчаса лета, но из-за штормового фронта на пути придется лететь в обход, и это добавит минимум полчаса. Если мы не взлетим до девяти, то приземлимся только в одиннадцать, и нам не хватит времени на то, чтобы добраться туда, где держат Гвен. «Надо было попытаться заставить Риварда дать приказ об отмене». Но я знаю, что с этим он обдурил бы нас. Это стало бы для него верным способом отомстить.

Каждая потраченная впустую секунда отольется кровью – в буквальном смысле.

– Я поведу самолет, – говорю Майку. Он кивает – явно ожидал этого. Он знает, что я могу управлять этим самолетом, полностью заправленным и готовым к вылету. – Закрой люк, и давай поднимем эту птичку в воздух.

Сажусь в пилотское кресло и начинаю предполетную проверку. Кокпит здесь иной, нежели у большинства самолетов, более обтекаемый и автоматизированный, но я водил достаточно разных леталок, чтобы понять всё с первого взгляда. У меня за спиной тысячи часов налета. И этот самолет раскусить проще простого. Я прокладываю курс и ввожу его в бортовой компьютер, а тот автоматически загружает показатели погодных условий и связанные с этим изменения. Я был прав. Два часа полетного времени.

Я знаю, как отрапортовать о готовящемся взлете, и меня ничуть не удивляет, что диспетчеры даже не замечают смены пилота. Такие маленькие аэродромы существуют за счет людей, знающих свое дело. Получив данные от диспетчерской, я велю Майку занять место, потом выруливаю на взлетную полосу. Сосредоточенность на привычном деле прогоняет нервную дрожь и позволяет на некоторое время отстраниться от того, что происходит с Гвен.

Взлет несет с собой ощущение скорости и победы, как будто мы наконец-то переиграли «Авессалом» в их собственной игре. Но я знаю, что это иллюзия. Пребывание в воздухе означает для меня свободу, а знакомый, успокаивающий ритм, в котором вибрирует самолет, позволяет держать страх в узде.

Включаю автопилот и поворачиваюсь к Майку:

– Мы можем сделать что-нибудь еще?

– Я звонил в представительство ФБР в Батон-Руж, – говорит он. – Оба агента, приписанных к нему, координируют свои действия с Новым Орлеаном. Пробую связаться со Шривпортом. Быть может, нам придется обратиться в полицию штата. Это крайняя мера, потому что я не знаю, воспримут ли они это серьезно, но у нас практически нет выбора.

Предоставляю ему звонить туда, куда он сочтет нужным. Я больше ничего не могу сделать, только ждать, а это у меня плохо получается.

«Продолжай сражаться, Гвен. Продолжай сражаться».

27 Гвен

Мое отчаяние длится не дольше часа, но к тому времени тощая, похожая на крысу женщина, чьи руки покрыты шрамами от шприца, приносит мне воду. Едва увидев бутылку, я понимаю, как отчаянно мне хочется пить, поэтому хватаю и выпиваю воду одним жадным глотком.

Это ошибка, и я осознаю́ это сразу же, едва препарат начинает проникать в мою кровь. Всего через несколько минут ощущаю, как химическая волна пробегает по венам, и хотя я по-прежнему пытаюсь вытащить свою сломанную руку из браслета наручников, не могу сосредоточиться уже ни на чем. Боль продолжает удерживать меня в сознании, но как бы я ни пыталась сконцентрировать усилия, всё утекает, как вода в песок.

К тому времени, как препарат оказывает на меня полное воздействие, я уже покрыта по́том и тяжело дышу от боли. Мне не удается сдержать стон, когда мир вокруг начинает смазываться и расплываться. Пауки на простынях. Глаза на потолке. Ужас, который трепыхается у меня внутри, словно некое живое существо, пытающееся выбраться наружу. Я воображаю, как он прогрызается сквозь мою кожу и вырывается наружу густыми черными струями, ослепляющими и душащими меня.

Когда я наконец впадаю в забытье, это воспринимается как милосердие.

Не знаю, сколько времени проходит. Когда я в итоге прихожу в себя, на мне больше нет наручников. Моя левая рука распухла, и я едва могу ею пошевелить. Я все еще оглушена и слаба после наркотического сна, а надо мной снова стоит та тощая женщина. Она кричит на меня, изрыгая красный каскад звуков, а потом грубо обтирает мое тело мокрым полотенцем. Сдирает с меня ночную рубашку и кидает мне одежду. Я не могу справиться сама, и она одевает меня, словно куклу, а когда я начинаю валиться на кровать, бьет меня по лицу и заставляет лечь на пол. Мне все равно.