Тёмный ручей

Я едва осознаю́, что тощая женщина приковывает меня к толстой железной ножке кровати. Снова теряю сознание, прежде чем успеваю сообразить, что делать дальше.

В следующий раз просыпаюсь с куда более ясной головой. Моя левая рука сильно распухла и кровоточит.

Теперь у меня нет ни единого шанса высвободить ее. Я раздробила кости в кашу, но так и не смогла освободиться.

Мне нужно найти способ выбраться и вернуться к своим детям. Вижу их лица так ясно, что мне кажется, будто я могу протянуть руку и коснуться их. Меня охватывает столь глубокое чувство потери, что мне кажется, будто оно разрывает меня на части. Я начинаю плакать. «Я потеряла их. Я потеряла своих детей».

Ударяю левой рукой по полу, и меня пронзает ослепительная вспышка боли. Она сжигает горе и вонзает в мой мозг острый осколок готовности к действию.

Я ударяю снова.

Закусываю губу, чтобы удержать крик, хотя все мое тело дрожит от необходимости молчать. Мне кажется, будто я сейчас рассыплюсь на кусочки, но этого не происходит. Когда вспышка перед глазами угасает, я начинаю что-то соображать. Боль помогает. Боль прогоняет остатки наркотического дурмана.

Я слышу, как скрипит пол под шагами, и вижу тощие босые ноги женщины, опоившей меня. Она стоит надо мной. Я трясу головой, словно наркоманка, и женщина несколько секунд разглядывает меня, потом уходит. Удостоверившись, что она больше не может видеть меня, осматриваюсь по сторонам.

Я нахожусь в той же самой комнате. Это та же самая кровать. Действительно ли я просыпалась в ней рядом с Мэлвином или это был какой-то странный наркотический бред? Я хотела бы верить в последнее, но знаю, что это реальность. Он реален.

Это всё – мрачная реальность, и мне нужно собраться, потому что время на исходе.

Мэлвин говорил мне что-то о детях. Что-то ужасное. Я пытаюсь вспомнить, но оно ускользает прочь, как масло на воде, и я почти признательна за это, потому что могу вспомнить только чувство отчаяния, но не его причину.

Сосредотачиваюсь на том, что вижу сейчас. Моя раздувшаяся, израненная рука. Браслет наручников, врезавшийся в распухшую плоть. Багрово-фиолетовые кончики пальцев.

Второй браслет наручников застегнут на железной ножке кровати.

Несколько долгих секунд я смотрю на него, а потом медленно понимаю, что такого нашла в этом зрелище.

Я могу снять его с ножки.

Кровать тяжелая, но ножка намного тоньше окружности наручника. Если я приподниму кровать, то смогу стянуть его. Девушка-наркоманка небрежно выполнила свою работу. Она думает, что я до сих пор не в себе.

Медленно подползаю под кровать, стараясь не шуметь, потом осторожно поднимаюсь, принимая вес тяжелой кровати на спину, отжимая ее вверх. Это неудобно и больно, и мне приходится изо всех сил напрягаться, чтобы мои дрожащие мышцы не подвели меня и не позволили кровати с грохотом рухнуть обратно… Но я медленно стаскиваю второй браслет наручников с ножки этой антикварной мебели, а потом наклоняюсь обратно, дюйм за дюймом, пока железная ножка снова не касается деревянного пола. Бесшумно.

Где-то в глубине дома я слышу перезвон колокольчиков. Нет, это звонят часы. Я пропустила несколько ударов, так что не могу сказать, сколько сейчас времени, – но мне ясно, что это уже не десять часов. Может быть, одиннадцать. Может быть, полночь.

У противоположной стены комнаты скрипят половицы. Я собираюсь, готовясь действовать. «Быстро подняться», – проговариваю про себя. Мне хочется кричать, настолько потерянной и усталой я себя чувствую, но меня все еще держит стальной стержень, который выковал из меня Мэлвин. «Быстро подняться. Если это та девушка, ударить ее наручником в лицо. Сбить с ног. Забрать оружие, если оно у нее есть. Продолжать двигаться. Не останавливаться».

Я не знаю, куда денусь после. Вряд ли мне удастся куда-то убежать. Но я не намерена останавливаться.

Когда шаги приближаются, я напрягаюсь всем телом.

Но первой я вижу не девушку-наркоманку, а Мэлвина, и при виде его кривой улыбки меня бьет дрожь.

– Смотрите-ка, кто проснулся, – произносит он. – Энни, подними ее. Нам нужно закончить с той, другой, и начать вовремя.

«Начать вовремя», как будто это какой-нибудь бродвейский спектакль, а он – режиссер-постановщик.

Я вскакиваю, собрав все оставшиеся у меня силы, и ударяю наручником ему в лицо, но промахиваюсь, теряю равновесие, а он легко уклоняется. Затем хватает меня за предплечья и толкает к Энни, которая перехватывает мою левую руку и сдавливает с такой силой, что колени у меня подламываются. Но я не кричу – по крайней мере, в голос.

– Делай то, что я тебе говорю, – приказывает она. – Иди.